Искусство наследования секретов

– Никогда, – кивнула я, мысленно пролистав каталог ее картин и рисунков. – Она вообще никаких зданий не рисовала. Разве что один коттедж.

– Вот этот? – повернув ко мне книгу, Элен показала иллюстрацию с прелестным квадратным домиком с соломенной крышей. Естественно, среди деревьев. В коттедже горел свет, отбрасывавший желтые блики на темный лес. И сам он выглядел как милый домик из любой волшебной сказки, обитатели которого жили в нем долго и счастливо. Так я воспринимала его раньше. Но теперь я узрела в нем следы местного влияния – и характерный способ укладки соломы, и типичные для этого региона перемычки над окнами.

– Да, – подтвердила я. – Гостеприимный домик, правда? Прибежище. Вы знаете, где он находится?

– Мне очень жаль, но я его не узнаю. Должно быть, его уже нет. Многие из этих старых коттеджей были снесены, когда здесь началась массовая застройка.

«Заасфальтированный рай», – пропела в моей голое Джони Митчелл.

Элен заглянула в конец книги:

– Отрадно сознавать, что Каролина посвятила жизнь рисованию. Ей пришлось за это бороться.

– В самом деле? Но в комнате ее матери полно картин. Разве бабушка не гордилась талантом своей дочери?

Элен повела плечом:

– Похоже, нет. Хотя, конечно, к тому времени, как я познакомилась с графиней, она была уже… немного сумасшедшей.

– Мне еще говорили, что она была переменчивой: то прекрасной и доброй, то злобной и скаредной. Она страдала деменцией?

– Красивое слово, но нет… Не уверена, что это деменция. Виолетта была не настолько старой. Всего-то пятьдесят лет, около того…

– Мне нужно сопоставить все известные факты. Получить, скажем так, целостное представление, – потерла я висок. – Если бабушка не страдала деменцией… Может быть, она была психически больной? Как вы думаете?

– Она пила, душечка. Много пила.

– Ах вот как! – рассмеялась я. – Это многое объясняет.

– Но даже несмотря на то, что она бывала непредсказуемой, я ее обожала, – призналась Элен и глотнула своего лимонада. – Женщинам вашего возраста трудно объяснить, насколько отличалось положение женщины в те времена. Женщины были просто… не имели возможности быть самими собой. Они были лишены свободы самовыражения. Как, впрочем, и все люди. Но ваша бабушка была свободной. Она позволяла себе носить потрясающие наряды; все эти индийские шелка она превращала в самые прекрасные платья – красные и бирюзовые, с множеством браслетов, как у индианки. И фигура у Виолетты была потрясающая. Великолепная осанка, величавая посадка головы, красивые волосы… – Элен наклонила голову набок: – Как у вас. Такие же густые и волнистые. Вы действительно похожи на нее.

– Возможно, только не телом. Я видела ее стройную фигуру. Как у мамы, – взяв клубнику, я посмотрела на нее и с грустью положила на салфетку. – По-моему, все эти изгибы я унаследовала по отцовской линии.

– Вы сложены как классическая английская девушка. Восхитительно и соблазнительно.

Я лишь криво усмехнулась:

– Спасибо. Я давно уже с этим смирилась, но в четырнадцать лет было обидно и больно, что платья матери не налезали на тебя, будучи слишком маленькими.

– Понимаю, – Элен указала на ягоды: – От клубники вы не растолстеете.

Я снова взяла ягоду; ее кожица чудесного пунцового цвета была словно «простегана» семенами.

– Как они ладили – мама и бабушка?

– Не очень хорошо. Каролина была замкнутой… возможно, она впоследствии изменилась, но…

– Нет, она так и осталась одинокой волчицей.

– Удачное сравнение. Она любила поступать по-своему, и ей не нравились шумные сборища. Все эти приемы, вечеринки и тому подобное. Каролина хотела рисовать и читать книги. А графиня была незаурядной, выдающейся личностью. Так что ее дочери было легко оставаться в тени.

Я представила маму и бабушку в обеденной зале, за завтраком. Свет, струившийся в окна высотой до потолка. Картины на стенах. Тусклый блеск старинного стола. Мама юная и красивая. Моя эксцентричная бабушка в индийских шелках. И обе смотрят друг на друга осуждающе, неодобрительно.

Мне стало грустно.

– Я рада, что мои отношения с мамой были лучше.

– Не сомневаюсь, что вы были для нее большим утешением. Я вижу, как сильно вы ее любили.

– Да, любила, – поднеся клубнику к губам, я откусила кусочек. Вся клубничность вселенной заполнила мне рот, разум, все мое существо. Идеальная по сочности – не слишком водянистая, не чересчур сухая – эта клубничка еще и поразила меня сладостью. Более сладкой ягоды я в жизни не пробовала. От наслаждения я закрыла глаза: – Волшебно!

– Съешьте еще одну, – хмыкнула Элен.

Открыв глаза, я потянулась за новой ягодой.

– У меня такое чувство, будто я никогда раньше не пробовала клубники, – отчаянно стараясь не уплетать, а лакомиться, я отправила рот вторую ягоду, третью, четвертую: – Они потрясающие!

– Это английская клубника, – сказала Элен. – И я все же думаю, что вы больше похожи на свою бабку, нежели на мать.

– Виолетта тоже любила клубнику?

– Не знаю. Я имела в виду вашу чувственность.

Я чуть не зарделась краской смущения. А потом подумала: «К чему? Я была сластолюбкой. Иначе я не стала бы гурманом. И ничего тут не поделаешь».