Искусство наследования секретов

– Ох, милый, нет! Это карта постоянного клиента. Бонусная карта. Ты получаешь «звезды» каждый раз, когда используешь ее для оплаты заказа в кофейне или его доставки на дом.

Самир поджал нижнюю губу и приподнял бровь:

– И в чем фишка?

Наклонившись к нему, я прошептала. Со всей серьезностью, какую только смогла на себя напустить:

– В том, что ты за бонусы можешь выпить бесплатный кофе.

Самир покачал головой:

– Американцы…

Я усмехнулась.

Самир с притворной пристрастностью осмотрел руки и поднял одну из картин. Я кивнула, и он сорвал с нее бумагу.

Мы оба охнули – одновременно! Это была маленькая, восхитительная картина маслом. Несомненно, кисти Моне.

– Думаешь, она подлинная? – спросил Самир.

С колотящимся сердцем я взяла у него картину и подняла выше.

– Без понятия, но она прекрасна. Разве не так?

– Так. Надо посмотреть остальные.

Я отставила подальше тарелку с сыром и яблоками:

– Давай-ка вымоем руки.

– Правильно.

В итоге большинство картин явно оказались стоящими, но ни одну из них я не признала бесценной. Одна картина буквально приковала мой взгляд.

– Как бы это не оказался Констебл, – пробормотала я. – Небо выписано в его стиле.

– Я уж и не знаю, стоит ли перевозить все эти картины к Пави, – сказал Самир. – Она, конечно, обеспечит им хорошую заботу. Но, не приведи Бог, случится пожар или что-то в этом роде…

– Верно. Не так-то легко будет убедить потом страховую компанию, что в помещении хранилась картина стоимостью в несколько миллионов, – поднявшись, я еще раз оглядела картины, поставленные в ряд. – Не знаю, какую еще подсказку моя мама могла оставить в спальне Виолетты… Разве что подсказкой были те фотографии?

– Но зачем ей было выводить нас на картины?

В задумчивости я постучала указательным пальцем по носу:

– Возможно, ради денег, которые за них можно выручить. Или мама их хотела от чего-то обезопасить.

– И поэтому оставила их завернутыми в бумагу в ветхой, разрушающейся усадьбе на неизвестный срок? – нахмурился Самир. – Это полная бессмыслица.

– Не думаю, что картины пролежали там очень долго, – возразила я. – Возможно, всего несколько месяцев. Похоже, мама болела и знала о своей болезни, только мне ничего не говорила, – я передвинулась, чтобы взглянуть на картины с другого ракурса. – Мама курила пятьдесят лет. Ее легкие были сильно поражены.

– Я очень сопереживаю тебе, Оливия.

– Спасибо.

– Но даже если твоя мама была больна, для чего она все это затеяла?

– Мама любили розыгрыш с поиском сокровищ, – пожала я плечами.

Потом подняла с пола одну картину и поменяла ее местами с другой. Я действовала по наитию, руки двигались произвольно, неосознанно, пока все картины не составились в радугу!

В горле комом встала боль, тоска по ушедшей маме и благодарность за этот прощальный жест. Ведь он стоил ей немалых усилий…

– В детстве я часто проделывала это в маминой студии. Переставляла картины по цветам радуги. Но так здорово у меня еще никогда не получалось. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый, – обвела я «радугу» рукой. – «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».

«Красная» картина была из цикла о паше и наложницах из гарема. И каждая картина своим общим колоритом в точности соответствовала определенному оттенку цветовой гаммы радуги. Картина Моне – подлинная или копия – была фиолетовой.

Самир начал их фотографировать.

– Может быть, подсказка скрыта в именах художников или темах картин? – предположил он. Сделав сначала панорамный снимок, Самир затем сфотографировал каждую картину по отдельности: – Ты знаешь, чьи это работы?

– Нет. Попробую опознать их в поиске по изображениям.

Убрав мобильник в карман, Самир расставил ноги, заложил руки за спину и застыл, изучая картины. А я запечатлела его образ в своей памяти: красивые руки, длинное тело, изящество в осанке и позе. Самир явно был в ладах с самим собой, что случается крайне редко. Полностью самодостаточной была и Пави. И она всегда оставалась собой. Наверное, сказывалось воспитание. Только чье? Отца или матери? Мне стало любопытно на нее посмотреть.

– Они абсолютно одинаковые по размеру, – медленно проговорил Самир. – И оттенок подобран точно. Наверное, твоей матери было, из чего выбрать.

Внезапно меня осенила догадка:

– Все картины из дома! Мама их спрятала. В усадьбе должен быть тайник? Только вот где? – от мучительных размышлений у меня начинала болеть голова. А живот уже взбунтовался от голода. – Готовить ужин, что я запланировала, поздновато. Но нам обоим надо поесть.

Самир вскочил и обвил меня сзади руками.

– Прости, Оливия. Тебе так не терпелось приготовить нам что-то вкусненькое, а я все испортил.

Рассмеявшись, я указала на маркерную доску, на которой нарисовала его портрет:

– Ты помог мне в другом, так что все в порядке, – я наклонилась к Самиру: – Нам нужно поесть, и нам надо решить, что делать с картинами. Мне не хочется оставлять их тут.

– Ты живешь над рыбной лавкой, одной из лучших в округе. Недаром около нее каждую пятницу выстраивается очередь из машин.

– Что ж, тогда подкрепимся рыбой с картошкой фри, а потом решим с картинами.