В конце концов, мы остановились на промежуточном решении: позаимствовали у Пави фургон, загрузили в него картины и отвезли их в Марсвик-Холл. Приехали мы туда уже затемно, и увидеться с графом я не надеялась. Но он встретил нас у входа для слуг. И не в кресле-каталке, а с одной тростью в руке. В слаксах, накрахмаленной и отутюженной полосатой рубашке и в своих обычных ортопедических ботинках.
– Здравствуйте, здравствуйте!
Цвет лица у него тоже был хороший.
– Лорд Барбер, это Самир Малакар. Он во всем мне помогает в усадьбе. Самир, это лорд Барбер, граф Марсвик.
– Рад нашему знакомству, молодой человек. Оливия о вас очень хорошо отзывалась.
– Я? Что-то не припомню…
– Давайте поглядим на вашу добычу.
Четыре молодых работника занесли картины в комнату, в которой мне еще бывать не доводилось. Она была длинная и темная; тусклый свет светильников почти сливался с тенями. На всех стенах почти вплотную друг к другу висели картины разных эпох и величины.
– Ваши картины будут здесь в целости и сохранности до тех пор, пока вы не надумаете произвести их оценку, – сказал Джордж, жестом повелев носильщикам разместить их в один ряд на выступе массивного серванта, высотой по пояс. Большинство картин на нем уместилось, но несколько пришлось поставить на пол.
– Джеральд, включите нам, пожалуйста, весь свет, – попросил граф одного из работников.
Пока я в очередной раз переводила взгляд с одной картину на другую, меня охватило странное беспокойство. Я прищурила глаза: «Что я упустила?»
А стоило вспыхнуть яркому свету, и картины заиграли всеми красками. Гораздо эффектнее, чем в моих маленьких комнатах. Издав одобрительный возглас, Джордж, прихрамывая, подошел к ним ближе – рассмотреть пристальнее.
– Рам нет, но эти картины висели в библиотеке и кабинете в Розмере, – указал тростью граф на облака, которые я приписала руке Констебла, и предполагаемого Моне. И подтвердил мои догадки: – Это Констебл, это Моне. А это ранняя работа Вуттона. А вот портрет вашего дяди Роджера, – покачал головою Джордж, глядя на высвеченное лицо необыкновенно красивого молодого человека лет двадцати с пронзительными глазами и похотливым ртом. – Женщины любили его. Глупые! Что-то с этим парнем случилось в Индии. Я всегда придерживался этой версии, – граф обернулся к нам: – Как бы там ни было, за картины не переживайте. Здесь они в безопасности.
– Спасибо вам, Джордж!
– Всегда рад помочь. Вас ждать на ланч в среду?
– Я ни за что на свете не отказалась бы от него!
Я подошла к графу, чтобы поцеловать его в щеку, а он вдруг схватил меня за локоть:
– Вы не уделите старику минуточку?
– Конечно! – покосившись через плечо, я увидела, как Самир медленно обводил глазами комнату. И поняла, что он мысленно «каталогизировал» картины и отмечал в памяти все детали интерьера – щелк, щелк, щелк – как писатель в незнакомом ему мире. Мне вспомнилась стопка бумажных листов на его рабочем столе, высвеченная луной.
– Самир, я сейчас вернусь.
– Я подожду тебя на улице.
– В этом нет необходимости, – сказал Джордж. – Мы ненадолго.
Я последовала за его шаркающими шагами в кабинет, а там граф взял со стола конверт:
– Ваша мать сказала: если вы найдете картины, я должен буду вам вручить вот это.
В горле у меня пересохло:
– Если я найду картины?
Джордж кивнул.
Конверт был из неотбеленной оберточной бумаги коричневатого оттенка. Внутри лежало что-то увесистое. Я быстро надорвала конверт в надежде обнаружить там письмо или записку. Но нашла лишь простой латунный ключ. Без каких-либо опознавательных знаков. Он мог быть от чего угодно!
– Только это? И ничего больше?
– Да, – опустившись в кресло, граф положил одну руку поверх другой, уже опершейся на набалдашник трости.
– Мама приезжала в Англию, – пробормотала я, рассматривая ключ.
– Да. Повидаться со мной прошлым летом.
– Значит, она знала, что жить ей осталось недолго.
– Да.
– А она сказала, от чего умирала?
– Нет. Но, смею предположить – от рака.
Ну, конечно! Мама никогда не сказала бы мне о своей смертельной болезни. А пневмония часто ускоряла уход раковых пациентов.
– Наверное, она вам объяснила и цель, с которой вовлекла меня в это долгую, безумную охоту за сокровищами вместо того, чтобы все рассказать своей дочери.
Улыбка графа показалась мне горько-сладкой.
– Сожалею, моя дорогая. Но нет. Впрочем, я склонен думать, что вы довольно скоро все узнаете.
Ощутив вдруг страшную усталость, я вздохнула:
– Хорошо. Спасибо вам, – я наклонилась и поцеловала графа в щеку. – Увидимся в среду.
Когда я выпрямилась, Джордж спросил:
– Этот ваш молодой друг… Не он ли – тот писатель из Сент-Айвз-Кросса, что издал нашумевший роман?
– Да, это он.
– Я читал о нем. И производит он впечатление умного молодого человека. Но вы же помните, Оливия: вам нужен человек, который бы помог вам возродить Розмер.
Я ласково улыбнулась графу:
– Помню. Вам хочется, чтобы я вышла замуж за вашего племянника. Но, боюсь, я – слишком американка для такого шага.
– Очень хорошо. Не забывайте только о своем титуле и предопределенном им положении в обществе. Только и всего.