Для отвода глаз мы погрузили в машину белье для стирки и забросили его на ранчо Ваитеа, а не доезжая Хангароа, вышли из машины и продолжали путь пешком, оставив Энрике сторожить «джип». Перелезли через стену и через каменистое поле направились в ту часть деревни, где жил Эстеван Атан. Атан Атан дико нервничал — как бы кто не споткнулся и не ушибся, это будет «дурной приметой» для нашей затеи. Он поминутно твердил, что не сомневается в удаче, ведь он всегда был добр к людям, так что его аку-аку довольны, и еще ни с кем не случалось беды на его участке. И все же Атан явно беспокоился за нашего фотографа, который был далеко не молод. Взяв Шервена за руку, он тащил его за собой, и тот цеплялся за его плечо, стараясь сохранить равновесие.
Разбуженная осторожным стуком в окно и дверь, жена Эстевана впустила нас в дом, а муж снова вышел, потом вернулся, держа в руках старый бумажный мешок из-под цемента, и достал из него большую рукописную тетрадь без обложки. Листы тетради сильно смахивали на лист, который нам показывал Атан. Бумага старая, хрупкая, пожелтевшая, ломкая, обтрепанная по краям, корешок сшит кое-как. Что-то вроде чилийской школьной тетради, но с добавлением других листов, по большей части из линованного блокнота. На одних страницах чернилами начертаны знаки ронго-ронго, на других нас-хальские (рапануйские) слова в латинском написании, на третьих — колонки ронго-ронго, а справа, латинскими буквами, их «перевод» на рапапуйское наречие. Вверху страницы с колонками знаков, обозначающих фазы луны, был проставлен год — «1936». Эстевану Атану тогда было лет двенадцать.
По словам Эстевана, он получил тетрадь ронго-ронго от отца, Хосе Абрахана Атана, примерно за год до его смерти. Отец не понимал знаков ронго-ронго, не знал и европейских букв, просто он тщательно скопировал другую тетрадь, до того истертую, что она уже рассыпалась. Ту тетрадь составил дед Эстевана, Атамо Тупутахи, считавшийся на Пасхе маори ронго-ронго, то есть грамотеем, но так как и он не знал европейских букв, ему помогал пасхалец из числа тех, которых возвратили на родину из Перу. Эстеван и Атан Атан не сомневались, что тетрадь ронго-ронго наделена магическими свойствами, и Эстеван хотел сделать новую копию, пока эта еще не истлела. Но когда он приступил к работе, неожиданно оказалось, что задача весьма сложная, очень уж много страниц со всякими знаками. Эстеван ни за какие деньги не хотел расставаться со своим сокровищем; к счастью, он разрешил нам переснять листы для него и для нас (Heyerdahl, 1965, fig. 96— 136). Потом он, как уже говорилось, пропал без вести в море. Вдова рассказала Бартелю (1965, с. 387), будто Эстеван, уходя на лодке, взял тетрадь ронго-ронго с собой. На самом деле, во время визита Бартеля в 1957–1958 годах она явно прятала тетрадь где-то на острове, потому что есть сведения, что в 1964 году вдова Эстевана показывала ее приехавшим французам.
Как было указано в другом месте (Heyerdahl, 1965, р. 345–460), хотя тетрадь Эстевана Атана удалось только переснять, мне принесли несколько таких же старых тетрадей ронго-ронго другие пасхальцы. Они тоже, скорее всего, хранили их в тайниках, считая тетради священной и магической родовой ценностью. Прежде о тетрадях ронго-ронго не слыхал никто, даже патер Энглерт, который наведывался в дома всех островитян и не упускал случая справиться, нет ли у них чего-нибудь в этом роде. Как не вспомнить про тех посетителей Пасхи, не имеющих отношения к церкви, которые не только видели, но и приобрели дощечки с письменами, когда первые миссионеры тщетно их разыскивали и докладывали, что дощечек больше нет. Хотя ни один иностранец не пользовался у пасхальцев такой популярностью, как патер Энглерт, они даже ему не показывали унаследованные тетради ронго-ронго, опасаясь оскорбить его религиозное чувство. Тем же можно объяснить, почему патер Энглерт считал, что секрет последнего пещерного тайника утерян со смертью предыдущего поколения.