Искусство проклинать

Ночью мне снились детдомовские драки и школьные соревнования. Ещё, почему-то, ненавистный экзамен по политэкономии социализма, который я сдаю в третий раз и всё время на тройку, не понимая, как же теперь получу свой красный диплом. Уже под утро приблажился отвратный эротический кошмар, повторяющийся время от времени: толстенная кастелянша занимается любовью с нашим кочегаром в кладовой, куда я спряталась от Анны-Ванны с запретным томиком Куприна. Через просвет верхней полки мне хорошо виден прыщавый волосатый зад Гафура и голубые панталоны тётки Вальки, свисающие набок с жирной ляжки.

Меня тошнит и я смутно понимаю, что в моей жизни что-то изменяется, я становлюсь другой. Эта подлая сцена внизу не добавляет мне ничего хорошего в моём новом качестве. Взрослеть - противно. Хочется смыть с себя этот дурной нечистый сон и свою взрослость, и откуда-то появляется много воды. Она смывает как картинку гнусных любовников и уносит нежную 'Суламифь' из моих рук.

Мне жалко Суламифь, она похожа на мою маму - смуглая, черноволосая, пухленькая, но я её не вижу: еле-еле добираюсь до какого-то бледного образа - круглые тонкие брови и совсем чёрные глаза с бахромой густых коротких ресниц - ни лица, ни волос, только глаза и голос отца, успокаивающий, волшебный: Не бойся, басурманочка, с девочкой всё в порядке. Её просто укачало. Теперь должен быть ответ: Сам успокойся, породистый, руки-то, ходуном ходят... Но ответа нет, потому что я забыла голос. А вода прибывает и, наконец, подхватывает меня, баюкает на поверхности. Мне не три года и не тринадцать, а почти на два десятка побольше и Док стоит в моей спальне у раскрытого окна.

- Духотища! Надо было хоть форточку открыть, Марина! Ей же кошмары снятся. Мечется по подушке... Ну, Тинатин, как у нас сегодня дела?

Маринка Дока недолюбливает, потому что тот не замечает её несравненной прелести и ему плевать на папу-аппаратчика. Ей не нравится, что я позволяю 'лекарю' называть себя иначе чем Тина (Никому нельзя, а этому - можно!). Кроме того, она плохо выспалась и у неё ничего не получилось. Девочка, милая, я здесь не причём. Как говорит Маго, с его востоковедческим образованием, 'судьба каждого человека висит у него на шее'. Я не могу водить её за верёвочку, это твоё дело...

- Таблетки не пила? Молодец... - Док подходит ближе. - Пальцев сколько?

- Два. Теперь четыре. Хватит, Док! Мне лучше. Я хочу в душ.

- Так сразу и в душ? - деланно удивляется он и, склонившись, вглядывается мне в лицо серыми прищуренными глазами: - А голова не кружится? Ну хорошо, упрямица, хорошо! Давай снимем повязку, потом новую сообразим. Я тебе тут изобрёл кое-что навроде корсета. Её можно будет просто туго застёгивать на суппатку...

Вид моих полуобнажённых внешних достоинств расстраивает Маринку ещё больше, но тут уж ничего не поделаешь - я такая, как есть. Я прикрываюсь одеялом и натягиваю халат.

- Надо бы подежурить, в душе-то, - ворчит Док. - Ты хоть дверь не закрывай, что ли... Рухнешь.

- Не рухну, не волнуйся. Буду зубами за воздух цепляться...

Голова всё-таки кружится, но я очень стараюсь идти бодро и ровно. Не хватает только растянуться при Маринке с Даном, да ещё из коридора слышится голос Маго. Он-то, надеюсь, здесь не ночевал...

После душа Маго увозит домой подавленную неудачей Маринку и мы садимся завтракать. Есть неохота, но я старательно пережёвываю горячую котлету. Маго привёз ещё сыр, зелень и фрукты. На сыр не хочется смотреть, но я всё равно надкусываю ломтик под бдительным взглядом Дока, а потом долго и старательно мусолю парниковый персик.

У Дана виноватый вид и аппетит ещё хуже моего. Представляю, как они поговорили... И чем ему малышка не по душе? Геронтофил несчастный... Док ест быстро, пьёт много кофе и перечисляет повреждения, которые получили мои вчерашние противницы.

- Да, ручка у тебя тяжёлая, Тинатин! Царская. Теперь с тобой и мужик побоится связываться.

Я чуть было не ляпнула, что доставалось и мужикам, но вовремя спохватилась.

- А что... мне не перепало, что ли? Куда теперь я теперь с таким фингалом? - зеркальце, стоящее рядом с заварочнным фарфоровым чайником, отражает половину моего лица, зловеще расписанную сине- багровыми разводами от корней волос до переносицы и ниже по щеке.

- Фингал это ничего, - успокаивает Док: - Примочки прикладывай. Недельку потерпишь...

- Недельку? Да ты с ума сошёл, Айболит мой сердечный! Новый Год на носу. А работа?

- А вот работа не волк, Тинатин, тебе же вся и останется. Ну, подумай сама, - Док переходит на убеждающий тон: Тебе и так и так хоть неделю отлежаться надо. Пока рёбра срастаться начнут.

- Ты же сказал: трещины.

- А трещины что, заклеены, что ли? - сердито рычит он. - Клеем Момент? Не злите меня, больная! Работа! С чего это вдруг такое прилежание? Бывали времена...

Времена бывали, но мне не хочется сейчас их вспоминать и я делаю каменное лицо. Док замолкает, а потом подкладывает мне на тарелку очищенный мандарин. Уходя, он обещает навещать меня по утрам и даёт Дану массу указаний по уходу за больной.