Искусство терять

Хамид твердил дочерям, что ответ на этот вопрос предполагает не просто дату, но открывает дверь всей Истории, еще и сегодня вызывающей неадекватные реакции. Обычно Наима никогда не называет год, ограничивается десятилетием. Но ей так хорошо здесь, где пахнет старой псиной пополам с ароматом кофе, и еще, может быть, какая-то часть ее надеется, что если она поссорится с художником, то отменится маячащая поездка в Алжир. И она говорит это:

– В шестьдесят втором.

Он едва приподнимает брови.

– Харки?

– Да.

Впервые Наима слышит это слово, произнесенное с арабским акцентом, и «х», такое раскатистое, прибавляет ему серьезности. Откинувшись в кресле, Лалла смотрит на нее с бесстрастным лицом.

– А ты сама что об этом думаешь?

– Не понимаю.

– О независимости что думаешь?

– Я – за, разумеется.

– Разумеется…

Больше он ничего не говорит. Звяканье ключей прерывает двусмысленное молчание. Входит Селина, нагруженная покупками, и весело здоровается. Это с ней Наима говорила по телефону. Она поймет во время будущих визитов, что, с тех пор как старый художник болен, Селина при нем одновременно любовница, медсестра, натурщица и ассистентка, многофункциональная и незаметная спутница, сероглазая и упрямо любящая. Когда она предлагает остаться ужинать, Наима понимает, что не заметила, как прошел день. Вскочив, она смахивает с юбки крошки от печенья.

– Приходи еще, – говорит Лалла, – сейчас я слишком устал, чтобы привести в порядок мысли. Слишком много говорил.

И при виде его тонкой улыбки Наима спрашивает себя, не нарочно ли он это сделал, не пытается ли оттянуть планирование выставки, утопив ее в потоке своих рассказов, как будто хочет в последний раз станцевать со смертью и ускользнуть, несмотря на свои слова о смирении.

На следующей неделе печенье в тарелке на журнальном столике другое – «Кошачьи язычки». Это коробка из супермаркета – таких, должно быть, продается тысячи по всему миру каждый день, – однако, надкусив «кошачий язычок», Наима снова вспоминает Йему. В какой-то момент ее детства – она точно не помнит, когда, бабушка решила включить западную пищу в свои рецепты и припасы, как будто хотела показать внукам, что идет в ногу со временем, или боялась, что вкусовые бугорки маленьких французов склонят их к таким продуктам, каких у нее-то и не окажется, – Йема экспериментировала: кускус с жареной картошкой, пицца с бараниной, гамбургер из кесры и, разумеется, все сорта печенья из крупнейшего во Франции «Леклерка», который соседствовал с «зоной». Она так гордилась своими покупками – целиком и полностью основанными на картинках с упаковки, – что никогда Наима и ее сестры не посмели ей сказать, что сухое печенье из супермаркета безвкусно и они ждут возвращения сладостей на меду. Наима сбилась со счета, сколько «кошачьих язычков», в точности таких же, как те, которыми угощает ее старый художник, она съела, улыбаясь бабушке, чтобы не огорчать ее. Она доедает печенье – вкус, а вернее сказать, полное его отсутствие, не изменился.

На этот раз Лалла одет в бледно-желтую рубашку и грубый старомодный пиджак. Он похож на старого дядюшку со свадебной фотографии или на одного из этих допотопных господ, что надевают лучший костюм, чтобы пойти выпить по стаканчику на городском тотализаторе в воскресенье – не ради тотализатора и пьяных рож, с которыми они там встретятся, нет – а просто потому, что сегодня воскресенье, день костюма и лаковых штиблет. Наима, желая успеть побольше, чем в прошлый раз, с порога заводит разговор о рисунках, которые хочет раздобыть Кристоф:

– В какой момент вы начали работать с этой формой? Самые давние – они какого года?

Лалла защемил нижнюю губу двумя пальцами:

– В шестьдесят пятом или чуть раньше. Точно не помню. Во всяком случае, через несколько лет после независимости…

Он мечтательно улыбается этому слову и, не обращая внимания на настойчивые (может быть, даже панические) взгляды Наимы, продолжает рассказ о своей жизни с того места, на котором прервал его в прошлый раз, как будто это книга с закладкой, которую он спрятал под журнальным столиком, чтобы она, когда вернется, могла открыть ее сразу, без усилий, на нужном месте.