Искусство, восприятие и реальность

Классические теории восприятия. Более старая версия, которую мы пока назовем «структурализмом», чтобы позднее дать более точное определение, была эмпирической теорией. Согласно ей, сам факт, что мы видим простирающееся вдаль футбольное поле (илл. 1), а не вертикальный трапецоид, должен следовать из усвоенных нами аксиом: предметы суть прямоугольники, параллельные линии никогда не пересекаются и т. д. Говоря конкретнее, это объяснение предполагало, что наш зрительный опыт состоит, во-первых, из ощущения многообразного цвета – света, оттенков, колорита – и, во-вторых, образов этих ощущений или памяти о них. Ни при созерцании самого вида, ни при созерцании объекта, который мы называем изображением, не имеют места никакие непосредственные зрительные ощущения, связанные с пространственными характеристиками вида. Считалось, что пространство – это понятие не визуальное, а тактильно-кинестетическое (основанное на тактильной и мышечной памяти), которое наш прошлый опыт научил нас связывать со зрительными признаками глубины. При тщательном анализе, скажем, пейзажа мы замечаем, что действительно можем видеть собственно признаки глубины – то есть мы видим, что параллельные линии сходятся, – и обнаруживаем, что у нас нет прямого знания о пространстве. Подобные наблюдения придают этой теоретической позиции правдоподобие. Она также служит примером самонаблюдения, то есть изучения собственного опыта с целью вычленения его компонентов и того, что я могу назвать причинно-следственной связью между этими компонентами.

Элементы этого подхода по-прежнему встречаются в некритичном анализе искусства визуальной репрезентации: например, я вижу этот объект более отдаленным, потому что линии в перспективе кажутся мне сходящимися; я вижу этот объект более крупным, потому что он представляется мне менее удаленным; я вижу этого человека сердитым, потому что рот у него перекошен. Оговоримся сразу: вне зависимости от того, приходится нам на самом деле учиться реагировать на пространственные различия или нет (есть веские причины сомневаться в том, что это мнение всегда верно по сути), одна черта структурализма была решительно отринута психологией, а именно утверждение о том, что посредством самонаблюдения мы способны идентифицировать элементарные составляющие опыта и что мы можем наблюдать их причинно-следственное взаимодействие.

Поскольку мы отвергаем выводы, основанные на самонаблюдении, многое из того, что утверждается в теории искусства – и эстетической критике, – оказывается беспочвенным. (Вот почему сделанный Гомбрихом акцент на художественном открытии, а не на интуиции, особенно ценен.)

Итак, структурализм считает все признаки глубины символами, рассматривая их как результат приобретенных ассоциаций, возникавших между определенными паттернами зрительных ощущений и определенными тактильно-кинестетическими воспоминаниями. Действенность признакам глубины (илл. 1с) придает то, что каждый из них ассоциируется с другими признаками глубины, а также с движениями, тактильными ощущениями и т. д., почерпнутыми из предыдущего жизненного опыта человека.