Искусство, восприятие и реальность

Два паттерна на илл. 2c[i, ii] являются равно хорошими (или плохими) проекциями куба, но, безусловно, тот, что на илл. 2c[i], ближе к канонической форме куба – то есть к чертам, по которым мы кодируем и запоминаем кубы. Трудно вспомнить, где и как линии ломаются, даже если смотреть на илл. 2c[ii] с полной уверенностью, что это куб. На илл. 2c[i] схвачено больше от «сути» куба. В этом смысле большинство примеров, по которым гештальт-психологией изучались «законы организации» (особенно те, где использовались фигуры с обратимой перспективой), представляют собой эксперименты с карикатурой на трехмерных объектах и одновременно рецепты для нее. В целом больше внимания, однако, уделялось камуфляжу, то есть тому, чтобы затруднить восприятие объекта, – что в определенном смысле противоположно карикатуре.

Мне известно только одно экспериментальное исследование, напрямую связанное с карикатурой. Райан и Шварц (1956) сравнили четыре способа репрезентации: (a) фотографию; (b) рисунок с использованием тона; (c) контурную графику, выполненную по фотографии, а значит проективно точную; и (d) карикатуру на тот же объект (илл. 8). Изображения показывали в течение краткого промежутка времени, после чего испытуемый должен был соответственно описать положение какой-то части изображения – например, пальцев руки. Время для обозрения увеличивали с заведомо слишком короткого до вполне достаточного, позволявшего дать точное описание. Выяснилось следующее: карикатура воспринимается правильно при самом кратком обозрении; контурная графика требует самого длительного обозрения; остальные две презентации примерно посередине.

Почему карикатуру удается правильно интерпретировать быстрее, чем максимально точную фотографию? С одной стороны, оставленные на ней контуры «упрощены». То есть сложные и нестандартные изгибы заменены плавными: информация об анатомическом строении руки по ходу утрачена (соответственно, изображение выглядит более избыточным), поэтому на рассматривание карикатуры и предвосхищение не попавших в поле зрения частей требуется меньше фиксаций; сохранившиеся черты требуют меньше поправок и легко применимы к нашим схемам кодировки (ср.: Hebb, 1949; Hochberg, 1968) или каноническим формам этих объектов. Кроме того, рисованное изображение, вероятно, распознается в более широком поле периферийного зрения. По этой же причине требуется меньше фиксаций, и они выполняются с более уверенным ожиданием того, что мы увидим.

Хотя никто не тестировал периферийную распознаваемость этих стимулов, под приведенными выше утверждениями лежат следующие основания: 1) увеличение плавности и избыточности изгибов на илл. 8d увеличивает эффективность периферийного зрения, которое плохо приспособлено к распознаванию мелких деталей и «шума»; 2) везде, где контуры на карикатуре пересекаются, художник намеренно перестроил их так, чтобы они сходились под прямым углом; в силу ли «закона непрерывности» или в силу «интерпозиции» как признака глубины, такое расположение однозначно дает зрителю понять, какая граница ближняя, – возможно, для этого достаточно периферийного зрения; 3) там, где контуры карикатуры представляют собой границы «дыр» или просветов, усилено их взаимное разграничение. Из этого, в свою очередь, проистекает два следствия: а) каждый контур отчетливее отделяется от соседних, даже силами периферийного зрения; б) как мы уже видели, факторы контурной близости и замкнутости превращают область в фигуру (то есть заставляют воспринимать как объект). Например, увеличение расстояния между двумя пальцами увеличивает размер областей, которые мы обычно воспринимаем как пустое пространство, и тем самым не дает видеть эти просветы как объекты[55]. (Заметим, что речь идет о процессе, обратном маскировке, при которой законы организации используются для того, чтобы сделать объекты подобными просветам, а локальную пигментацию одного объекта похожей на границы других объектов.)