Искусство, восприятие и реальность

Это одна из тех проблем, для изучения которой психологи изобрели множество более или менее эффективных техник, пытаясь выявить природу образности, используемой в том или ином психологическом процессе (говоря точнее – многомерность их сохранения).

В основном, как мы уже видели, интроспективные рассуждения не приносят особой пользы, это верно и применительно к образности, и к восприятию как таковому. Впрочем, разработаны техники, которые дают нам более объективные критерии типов кодируемой и сохраняемой информации, и хотя эти критерии в целом слабо совпадают с оценкой самими испытуемыми их уровня образности, они обладают определенной ценностью. Обычно используются три типа методов. Первый пытается показать, что определенную информацию проще получить с помощью этой, а не другой сенсорной модальности, например в зрительной форме, а не в звуковой. Эта техника, по-видимому, неприменима непосредственно к тем видам образности, которые мы обсуждаем. Второй метод призван показать, что испытуемый в состоянии выполнять задачи, которые лучше подходят к этой, а не другой сенсорной модальности. Например, если на короткое время на экране отобразить ряд чисел, а потом попросить испытуемого перечислить по памяти буквы с диагональными элементами, то, вероятнее всего, лучше с этим заданием справятся те, у кого визуальная, а не вербальная структура памяти. Замечание Гомбриха по поводу нашей неспособности вспомнить цвет глаз подтверждает существование невизуального хранения и вписывается в логику второго метода. Применяя ту же логику к теории эмпатии, можно ожидать, что, посмотрев на изображения незнакомых людей, мы вряд ли распознаем их среди изображений других незнакомцев, если во втором случае выражение лица моделей будет отличаться от того, которое было у них в первом случае. Тем не менее мы всё-таки способны узнать их в этих условиях (Galper and Hochberg), так что отнюдь не просто согласиться с тем, что мы кодируем и запоминаем людей, полагаясь только на экспрессию (мышечную или иную).

Третий метод измерения «образности» сталкивает нас с еще одним сенсорным феноменом: если мне удается отвлечь зрителя визуальным, а не слуховым раздражителем, значит, задействованный механизм памяти по своей структуре более визуальный, чем слуховой. Мы с Ковалем провели аналогичный эксперимент, проверяя гипотезу о том, что экспрессия кодируется через кинестезис, то есть «мышечное чувство». В частности, мы показывали серию изображений одного и того же лица с разными выражениями, со скоростью три изображения в секунду. Испытуемый должен был, просмотрев эти изображения, определить, в каком порядке они появлялись. Поскольку изображения сменялись очень быстро и испытуемый не успевал реагировать в промежутках, он был вынужден кодировать и запоминать всю последовательность, а потом возвращаться к ней, чтобы определить порядок следования изображений. Так как представленных выражений было слишком много и испытуемый был не в состоянии удержать их в непосредственной памяти, ему приходилось просматривать серию несколько раз, прежде чем он справился с заданием. В ходе эксперимента его просили и самого продемонстрировать быструю смену собственной мимики в зависимости от сменяющих друг друга изображений; в этой ситуации следовало ожидать, что и его моторика, и его кинестетическая образность будут мешать ему распознавать последовательность лиц в той мере, в которой выражения закодированы в мускулах. К сожалению, мы не смогли выявить какую-либо помеху, влиявшую на способность испытуемого кодировать набор выражений или называть, в каком порядке они появлялись.

Возражения против теории эмпатии ни в коем случае не окончательны, однако их достаточно, чтобы воздержаться от принятия этой теории. Теория эмпатии в идеале должна содержать ряд ограничивающих факторов, связанных с нашей реакцией на лица, а также набор данных, с помощью которых можно объяснить воздействие любого портрета. Чтобы найти новую основу для объяснения того, как мы воспринимаем и изображаем лица, рассмотрим проблему еще раз.