Искусство, восприятие и реальность

Действительно ли мы способны различить эти вещи? Я так не считаю. В физическом смысле, лицевые мускулы движутся в соответствии с обобщенными паттернами выражений, отвечая на простое раздражение (Duchenne, 1876), а растяжение и сокращение лицевых тканей поверх жесткой основы предоставляют глазу наблюдателя избыточную информацию. Например, при искренней улыбке губы растягиваются, глаза сощуриваются (илл. 9a[i]). При «деланной» улыбке, когда актер возбуждает мышцы, растягивающие губы, возникает куда меньше локальных деформаций: например, глаза могут оставаться без изменений (илл. 9a[ii]). Чтобы провести различие между двумя этими состояниями – имеющими разные значения при взаимодействии людей, – зритель должен научиться рассматривать взаимоотношение между губами и глазами как свойство, несущее в себе различие между двумя состояниями; задача представляется не сложнее, чем выучить фонемы, которые отличают один набор звуков речи от другого (например, «ворона» от «корона»)[58].

В мимолетной улыбке участвуют глаза и щеки, равно как и губы: они складываются в некий паттерн неловкости, который буквально вопит о своей быстротечности и скорой развязке. Такой портрет выглядит как схваченное мгновение и мало что говорит нам о модели – за исключением того, что он или она способны на это человеческое действие. Можно, конечно, использовать мимолетное выражение для идентификации изображения или идентификации момента, но оно явно не годится для идентификации человека, поскольку служит признаком собственной перемены и исчезновения.

С другой стороны, если говорить о длительной или заученной улыбке, напряжение должно быть минимальным (например, глаза могут казаться внимательными или серьезными, но не морщиться), тогда перед нами состояние, которое может иметь определенную продолжительность. Отметим, что изображение, если оно не обозначено неким способом как преходящее и нехарактерное, чаще всего воспринимается как типичное состояние изображенного объекта или вида, причем до такой степени, что нам представляется маловероятным, что изображение создано в какой-то нехарактерный момент. (Здесь есть сходство с причиной того, почему непрерывность служит таким мощным организующим фактором.) Итак, изображение позволяет нам предсказать (возможно, неправильно) характер человеческой реакции. Либо показывает лицо с несколькими локальными деформациями, которые мы можем определить как некие гримасы, не будучи при этом в состоянии понять, какое из них проистекает поведение (как в случае с Джокондой). В обоих случаях портрету присущ более или менее очевидный «характер». Этот характер позволяет идентифицировать модель, а также дает возможность представить себе ее поведенческие реакции, но лишь в той степени, в какой паттерн черт предстает привычным или немоментальным выражением. (Многие привычные выражения, возможно, имеют собственные признаки, которые идентифицируют их как таковые.) Итак, разрешен внешний парадокс: как мы можем судить о том, отражен ли на портрете незнакомого нам человека его характер. На вопрос, рассматриваем ли мы определенную черту как экспрессивную деформацию или как относительно постоянную характеристику, можно дать ответ: «И так и так».

Прежде чем мы обратимся к последнему случаю – отклонениям в физиогномических чертах (в отличие от мимолетного выражения или привычной маски), рассмотрим два вопроса, связанных со стимулами, отображающими «характер». 1). Способны ли мы реагировать на такие «переменные высокого порядка» (Gibson, 1950, 1960, 1966), в которых задействованы не одна, а сразу несколько черт (например, растянутые губы, слегка опущенные углы рта, не сощуренные глаза), с помощью одной общей реакции (например, «спокойная благожелательность»)? И если ответ положительный, то 2). Почему мы на это способны?

Что касается первого вопроса, ответ «да», но с оговоркой: на это может уйти больше времени, чем в случае отдельных черт. Рассмотрим черты, используемые для идентификации возраста модели, которую мы никогда не видели в реальной жизни. Можно определить, преждевременно ли поседели у нее волосы и появились морщины, или у нее просто впалые щеки и т. д. Хотя в обособленном виде ни один из этих признаков не позволяет определить возраст модели, мы можем сделать достаточно точные предположения о ее возрасте и распознать в ней ту же модель, которую видели на другом портрете. Проблема, которую тут видит Гомбрих, близка к проблеме, связанной с тем, как мы воспринимаем выражение лица. Решение мне видится аналогичное: мы просто усвоили одинаковые для всех мужчин (и женщин без макияжа) возрастные черты локального и высокого порядка, а кроме того, есть физиогномические свойства, которые, как правило, не сильно варьируются от одной возрастной группы к другой или от одной деформации выражения к другой.