Искусство, восприятие и реальность

Мои аргументы в этой связи очень близки к тем, которые я уже выдвинул выше, объясняя успех воздействия контурной графики и «законов организации» гештальт-теории (а именно, что линии выступают признаками границ объекта, которые мы ожидаем обнаружить, когда зондируем поле обзора), а также объясняя процесс чтения (а именно, что буквы и словоформы, которые мы видим в течение одной фиксации, служат признаками того, что мы ожидаем увидеть, считывая текст дальше). Теперь я хочу выдвинуть предположение, что выражение лица человека сигнализирует о том, что этот человек сделает дальше (Hochberg, 1964), и тем самым, прежде всего, уменьшает неуверенность наблюдателя по поводу того, что его визави собирается сказать или совершить. Если локальный признак имеет форму, общую с одним из паралингвистических знаков[59], и если он не опровергается другими признаками, то он вызывает у наблюдателя определенные «коммуникативные ожидания». Черты, которые не принимают участия в изменении выражения (например, высокий лоб), могут также иметь аффективные коннотации по двум причинам: 1) они могут олицетворять отношения, вызываемые определенной деформацией выражения (например, поднятые брови); или 2) они могут отклоняться от нормы в сторону некой устоявшейся модели, которая несет в себе собственный набор ожиданий (например, ребячливость).

Итак, мы можем объяснить тот факт, что лицо, даже в состоянии покоя, тоже способно эмоционально воздействовать на зрителя, и для этого нет необходимости прибегать к теории эмпатии. Более того, даже отдельные линии обычно имеют в своей форме общие элементы с определенными «масками», но только если зритель воспринимает их как выразительные черты. Это особенно верно для того случая, когда нет возможности проверить другие черты на (отсутствующем) лице (илл. 9a[iv]). Значит, в этом состоит одно из свойств карикатуры: исключив опровергающие черты, она демонстрирует широкий рот модели – очень характерную черту, которую все распознают как определенное выражение, а не физиогномическое свойство, которым этот рот может быть на самом деле.

Это объяснение предполагает, что линии и паттерны карикатуры производят определенный эффект, потому что они закодированы так же, как экспрессивные жесты, с которыми нам приходится иметь дело в обычной жизни, общаясь с людьми. Так, символы иконографии комиксов непроизвольны в том смысле, что их приходится выучивать, обращаясь к репертуару выразительных средств художника. Хотя соответствующие исследования и отсутствуют, представляется логичным, что минимальное содержание рисунков в комиксе всё же можно понять без специальной подготовки: даже совершенно необученные дети понимают (и ценят) мультфильмы и комиксы[60]. В большинстве случаев персонаж мультфильма «неправилен» в том смысле, что он не посылает в глаз того же пучка лучей света, что и объект. Какие черты Микки-Мауса можно совместить с чертами настоящей мыши? Или с чертами человека? Тем не менее способ, которым кодируется и сохраняется физиогномика и выражение лица Микки-Мауса, должен быть в некотором роде тождественен тому, как сохраняются черты мыши (и человека). Поскольку весьма вероятно, что это сходство – не просто результат того, что нас научили применять одни и те же словесные обозначения к обоим наборам паттернов (то есть к чертам карикатур и чертам объектов, которые они представляют), то обретенные знания о карикатуре помогут нам понять, как мы воспринимаем лица.

Один из способов вычленить характерные черты карикатуры – применить то, что Гомбрих называет «законом Тёпфера»: систематически вносить изменения в рисунок лиц и отслеживать их воздействие на зрителя. В этом направлении проводились определенные исследования, в основном с использованием крайне упрощенных изображений, вроде представленных на илл. 9b (Brunswik and Reiter, 1937; Brooks and Hochberg, 1960). Все смотревшие их, похоже, едины в том, что касается настроения, возраста, красоты, интеллекта и т. д. в этих изображениях; с изменением каких-либо элементов стимулирующего паттерна их суждения о наборах (или «пакетах») черт тоже меняются: изображения, где рот помещен выше, считаются веселыми, молодыми, неумными и вялыми (Brunswik and Reiter, 1937; Samuels, 1939). Есть причины усомниться в том, что столь упрощенные изображения можно рассматривать как набор карикатур на лица. Кроме того, можно ли применить результаты этого опыта к более сложным и реалистичным изображениям и фотографиям (Samuels, 1939)? Однако в любом случае здесь есть простор для эмпирических исследований, и совершенно очевидно, что с помощью таких инструментов можно вести плодотворную работу.