Искусство, восприятие и реальность

Если предположить, что мы вполне четко представляем себе, что такое содержательная информация, заложенная в высказывании, мы могли бы попробовать заменить данную фотографию (К) неким сложным высказыванием (А), с условием, что подготовленный зритель может узнать из А столько же, сколько из К, если К верно запечатлела соответствующий исходный сюжет. Очевидно, что в этом предположении есть нечто фантастическое. Но допустим, кому-то представили такое высказывание А, а потом попросили из большого количества фотографий выбрать фотографию К, «переводом» которой в определенном смысле является А. Есть ли основания думать, что задача эта выполнима в принципе? Мне кажется, нет, ибо представление о полном «переводе» фотографии (а тем более картины) в слова – это химера. На картине показано больше, чем можно сказать словами, – и не потому только, что в нашем лексиконе нет эквивалентных выразительных средств, дело не только в отсутствии словесных наименований для тысяч цветовых оттенков и форм, которые мы способны различить. Если дело обстоит так, то понятие «информация», прилагаемое к сфере, связанной с вербальными описаниями (высказываниями), по-прежнему не подходит к интересующему нас случаю[78]. В итоге то, что живописно выражено посредством фигуры «информации», содержащейся в фотографии или картине, сводится к тому, что мы имеем в виду, говоря о «содержании» картины или о том, «что на ней показано» (то есть о представленном предмете). Нет никаких возражений против введения метафоры или аналогии, основанной на информации, если это поможет прояснить дело. Мне, впрочем, кажется, что это не тот случай, опора на «информацию» как на более или менее правдоподобную аналогию сводится в конечном счете лишь к введению синонима, причем мнимого, к понятиям «представление» или «изображение». Вполне справедливо предположить, что «информация, которую передает картина», есть не что иное, как «то, что показано (представлено, изображено) на этой картине».

Тем не менее из этого бесплодного отступления можно извлечь урок. Одно из предостережений, на которое неоднократно указывали теоретики как статистической, так и семантической информации, заключается в том, что объемы информации, о которых они спорят, всегда соотносятся с числом распознаваемых факторов в соответствующих ситуациях. В случае со статистической информацией объем информации соотносится с распределением долговременной частотности системы возможных сообщений, которые можно передавать по каналу связи; в случае с семантикой объем информации, воплощенный в высказывании, соотносится с выбором языка и, согласно некоторым трактовкам, с предположениями о предустановленных законах, заключающих в себе накопленную исходную «информацию», в которую любое утверждение, прямо не выводимое из этих законов, вносит дополнительный вклад. Тем самым нас подталкивают к самоочевидному выводу: как бы мы ни идентифицировали и ни описывали основное содержание картины или другого изображения, ответ будет соотноситься с некоей постулированной совокупностью знаний (касающихся, например, выбранного плана изображения, намерений художника или оформителя и т. д.). Представление о том, что картина или фотография «вмещает» свое содержание или предмет в том же буквальном смысле, в каком ведро вмещает воду, слишком грубо и не заслуживает даже опровержения. Однако именно на таких идеях были основаны в прошлом обсуждения нашей нынешней темы.

Апелляция к намерениям автора. Предположим теперь, что выход из наших затруднений можно найти, обратившись к намерениям художника, фотографа или любого человека, чьи действия направлены на создание визуального описания, чей «предмет» мы сейчас рассматриваем. Я не знаю ни одного исследователя, который бы построил полноценную теорию изображения на этой идее, однако соответствующие теории вербального описания распространены достаточно широко. Так, профессор Грайс[79] в известной статье о «смысле»[80] настаивает на том, что смысл высказывания можно вывести из определенной совокупности намерений, направленных на то, чтобы определенным образом воздействовать на слушателя[81]. Также и профессор Эрик Хирш[82] в не менее известной своей книге определяет вербальное значение как «то, что некто хотел передать через определенную последовательность языковых знаков, и то, что можно передать (разделить с другим) с помощью этих языковых знаков»[83]. Кажется, нет принципиальной причины, по которой такой подход нельзя было бы применить к изображению и, шире, к любой форме репрезентации вообще.