Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953

Как только закон о судоустройстве 1938 г. был обнародован, десятки тысяч людей принялись направлять жалобы прямо в Москву, явно полагая, что там больше шансов получить удовлетворительный (и скорый) результат¹²³. Адвокаты и судьи нижестоящих судов, по-видимому, часто советовали клиентам жаловаться туда, чтобы судья Верховного суда справедливо рассмотрел приговор. Однако в послевоенные сталинские годы столь высокий уровень централизации процесса пересмотра приговоров породил непредвиденные проблемы, заставив Верховный суд СССР (и, в меньшей степени, республиканские верховные суды) захлебываться в огромном – и продолжавшем расти – потоке дел и жалоб¹²⁴.

Новое право ходатайствовать прямо в Верховный суд СССР воплощало советский идеал всеобщего права граждан обращаться к властям на любом уровне. (В одном законе 1936 г. о таком праве говорилось прямо, и оно широко пропагандировалось как основная прерогатива граждан при только что построенном социализме¹²⁵.) Одна обвиняемая, противопоставляя ходатайства (которыми она, по ее мнению, занималась по делу мужа) даче взяток (которую она отрицала), сказала на суде: «При советской власти можно хлопотать везде, но денег я никому не давала… Правильно осужден или неправильно, я должна хлопотать за него»¹²⁶.

Однако на практике в период массовых арестов за мелкие преступления право ходатайства имело тяжкие последствия для высших судебных органов страны. Оно побуждало население искать прямого контакта с должностными лицами, рассматривающими индивидуальные жалобы. В принципе любой мог лично проконсультироваться у судьи Верховного суда по своему делу. И действительно, в 1947 г. такие официальные консультации (в рабочие часы) с судьями Верховного суда СССР проходили по меньшей мере несколько сотен раз в месяц.

В то же время вместе с ростом количества осужденных за неполитические преступления резко прибавилось и официальных заявлений о пересмотре приговоров, подаваемых гражданами. Статистика жалоб в сталинский период не публиковалась, но судебные архивы показывают, что после 1938 г. их число быстро увеличивалось. В 1936 г. Верховный суд СССР рассмотрел в порядке надзора менее 11 тыс. жалоб. Но почти сразу, как только в августе 1938 г. вступил в силу новый закон о судоустройстве, данный показатель вырос в шесть раз. В 1938-1940 гг. Верховным судом СССР рассматривались в среднем около 70 тыс. жалоб в порядке надзора ежегодно¹²⁷. Война, естественно, значительно сократила эту цифру (в 1944 г. – около 49 тыс., в 1945 г. – 55 тыс.). Зато в 1946 г. число жалоб, полученных Верховным судом СССР, подскочило до 97 тыс.¹²⁸

Указ от 4 июня 1947 г. об ответственности за хищение государственного имущества, с его минимальным семилетним сроком наказания, спровоцировал новый скачок числа надзорных жалоб, поступавших в Верховный суд СССР. Вскоре после выхода указа родственники осужденных по нему стали бомбардировать суды заявлениями о пересмотре приговоров, которые они считали неправильными, несправедливыми или даже «незаконными». В 1950 г. почти 40 % дел, рассмотренных Коллегией по уголовным делам Верховного суда СССР, имели отношение только к одному закону – указу от 4 июня¹²⁹.

За один 1948 г., когда лавина жалоб по делам о хищениях всей мощью обрушилась на Москву, в Верховный суд СССР пришли почти 135 тыс. заявлений о пересмотре приговоров за все виды преступлений¹³⁰. Бывало, их поступало до тысячи в день¹³¹. Образовался огромный «завал»¹³². Председатель Верховного суда Голяков писал, что за первую половину 1948 г. он лично рассмотрел 500 жалоб граждан только по делам о хищениях¹³³. Из-за острой нехватки кадров, жаловался он, заявления очень трудно «учесть, рассмотреть и исполнить». Голяков также указал на августовский закон о судоустройстве 1938 г., сделавший Верховный суд СССР адресатом жалоб со всей страны, как на один из главных факторов, усугубляющих проблему тесноты в здании суда. Закон, как он сардонически заметил, «потребовал… приближения Верховного суда к населению». В слова о «приближении к населению» он не мог не вложить немалую долю иронии, учитывая отсутствие в суде места для встреч и работы с посетителями, при том что «Верховный суд стал центром, куда стекается значительное число просителей, жалобщиков, адвокатов со всех концов Союза».