Дойдя до верховных судов, жалобы зачастую подвергались там рассмотрению недолгому и беглому. Свыше 80 % жалоб по уголовным делам, попадавших в Верховный суд СССР, отклонялись сразу же (главным образом ввиду отсутствия оснований для пересмотра), еще около 10 %, как правило, передавались в более соответствующие учреждения134
. В 1952 г. 87 % жалоб были отклонены и только 4 % повлекли за собой истребование дела на пересмотр135. В свете огромного объема работы в суде можно представить, сколь мимолетного взгляда удостаивались многие жалобы и как нарастало недовольство просителей. Старший юридический консультант Верховного суда РСФСР К. Т. Попов, отвечавший за проверку жалоб, показал, что из-за нехватки кадров ему приходилось рассматривать по 70-80 заявлений в день, что вело к «поверхностному изучению дел». Проволочки в работе с жалобами, несомненно, вызывали досаду у родственников людей, сидевших в тюрьме, и заставляли их искать подходы «с заднего крыльца», чтобы победить бюрократическую неповоротливость136. Попов на суде описал возможности, которые давала ему эта масса жалоб для заключения сделок с раздосадованными, часто отчаявшимися просителями137. (Он был осужден за получение по меньшей мере восьми взяток.)Похожие показания дала и Ф. П. Уманская, арестованная в июне 1948 г. Ее работа как начальника отдела судебного надзора заключалась в надзоре за обработкой «гор жалоб», копившихся в Верховном суде. Поэтому ей было очень удобно заключать «левые» договоренности с недовольными просителями. Юридические консультанты, которые первыми рассматривали жалобы, естественно, в первую же очередь привлекали взяткодателей. Уманская созналась в получении как минимум пятнадцати взяток. Секретарь Солодилова Н. Г. Ивановская точно так же имела прекрасные возможности вести переговоры, строить неформальные отношения и за дополнительную «плату» отыскивать и истребовать дела. Она тоже призналась, что получила много взяток138
.Последствия указа от 4 июня наложили на судебную систему глубокий отпечаток, на который историки не обращают внимания. Даже когда число осужденных, достигнув пика в конце 1947 г., стало уменьшаться, число жалоб во всесоюзный и республиканские верховные суды неуклонно продолжало расти. В 1946-1952 гг. оно ежегодно увеличивалось на десятки тысяч. В июне 1952 г. председатель Верховного суда СССР Волин жаловался в Совет министров, что его сотрудники все еще тонут в жалобах. Если в 1949 г. в Верховный суд СССР были поданы 192 тыс. жалоб, писал Волин, то в 1951 г. эта цифра чудовищно подскочила – до 251 тыс. за один год. Таким образом, количество жалоб, подаваемых гражданами, с 1948 г. (когда оно составляло 135 тыс.) в течение трех лет почти удвоилось139
. В конечном счете увеличение объема жалоб по неполитическим делам давало судьям и судебному персоналу больше возможностей для незаконных сделок с жалобщиками в обмен на истребование дел на пересмотр.Сам процесс обжалования как будто искушал воспользоваться незаконными методами достижения положительного результата. В принципе этот способ сатисфакции демонстрировал похвальную черту советской административной системы: любой гражданин в любой момент мог официально обжаловать в письменном виде неправомерное решение любого органа и ожидать своевременного ответа. Писать жалобу можно было в свободной форме, хотя многие обвиняемые или члены их семей нанимали для этого адвоката. Сроки подачи не ограничивались. В суде просители (или их адвокаты) иногда бросали жалобы в специальный ящик в приемной; такие «ящики для жалоб» стояли даже в вестибюле Верховного суда СССР. Зачастую, однако, жалобщики с раннего утра занимали очередь, надеясь лично встретиться с юрисконсультом, а то и с судьей. (Ушлые адвокаты порой выискивали клиентов среди массы отчаявшихся жалобщиков в очереди на подачу заявлений.) Подобные встречи проводились ежедневно в течение нескольких часов; кто не успевал попасть на прием, мог опустить заявление в ящик или оставить сотруднику суда140
.Эти правила, с одной стороны, символизировали претензию на эгалитаризм в процессе ходатайства – в принципе любой советский человек мог подать жалобу в любое ведомство и рассчитывать на быстрый ответ. С другой стороны, дело портили крайняя обезличенность процесса и потенциальная его тщетность для членов семей обвиняемых141
. Раздражающие процедуры и неуверенность в конечном исходе побуждали многих искать помощи любыми способами, включая тайные договоренности142.