Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953

Председатель Верховного суда СССР годами просил подобающее здание. Во время эвакуации из Москвы проблема помещений отошла на задний план, но после войны вновь стала приоритетной. «Отсутствие помещения, – как выразился Голяков, – создает для Верховного суда прямо катастрофическое положение». Некоторые судьи, жаловался один человек, ютятся в крошечных комнатках, «как в сарае», где невозможно сосредоточиться¹⁵⁶. В этих же комнатках проводились и слушания – как ни невероятно, Верховный суд СССР не располагал залами заседаний. Ему приходилось ограничивать доступ в здание просителей, «так как их буквально негде принять»: «Само собой разумеется, что такое положение совершенно нетерпимо для высшего органа правосудия, который должен быть открыт для любого лица, у которого имеются основания быть недовольным решением суда». Из сотен жалобщиков, каждый день приходивших к дверям Верховного суда, лишь малая часть могла попасть на прием¹⁵⁷.

А. А. Волин, как только осенью 1948 г. возглавил Верховный суд СССР, принялся не менее энергично высказывать те же претензии. 14 сентября, в свой первый день в должности председателя Верховного суда, он написал Сталину, что в кабинетах громоздятся грозящие в любой момент рассыпаться кучи из десятков тысяч нерассмотренных дел и жалоб. В помещениях суда, и без того тесных, лежали более 11 тыс. папок с делами и 14 тыс. с жалобами: «Дела и жалобы без регистрации сваливались на пол под столы или в мешки, где и находились длительное время без движения… В результате Верховный суд СССР, как высший судебный орган, часто являет плохой пример для нижестоящих судов». Месяцем позже Волин в письме Сталину настаивал, что Верховный суд СССР должен иметь собственное здание: «Отправление правосудия в Верховном суде СССР происходит в исключительно тяжелых, вернее, в совершенно невозможных и недопустимых, с точки зрения закона, условиях». Вывод его был короток, суров и весьма справедлив: «Такое состояние Верховного суда СССР дискредитирует его как высший судебный орган и, в известной мере, роняет авторитет советского правосудия»¹⁵⁸.

С учетом повседневных условий труда в высших судах Москвы -и новой лавины надзорных жалоб с середины 1947 г. – официальная картина «организованных» групп морально ущербных судей и «преступных» просителей и посредников, нарисованная руководством партии и Прокуратуры СССР, сильно усложняется. К развитию противозаконных отношений в верховных судах вело сочетание разных факторов. Мелкое взяточничество, сопутствующие традиции и практики подношений нашли в судах плодородную почву. Взяткодателям, взяткополучателям и посредникам открывалась масса возможностей, тем более в обстановке социальной нестабильности, хаоса, дефицита и прочих последствий войны и послевоенного восстановления. Люди, старавшиеся благополучно пробраться сквозь лабиринты судебной системы, имели веские мотивы к заключению сделок. У перегруженных и малооплачиваемых судебных работников тоже было много причин задуматься, не стоит ли им брать взятки.

Почему здесь? Почему сейчас?

В данном исследовании утверждается, что послевоенное «Дело верховных судов» (включая удар по Военной коллегии, о котором говорилось в предыдущей главе) представляло собой атаку на советские суды, наверняка санкционированную, если не полностью инициированную Сталиным.

Почему же высшие советские суды стали ареной столь жаркого скандала, и почему партийные руководители нападали на них так ожесточенно? Мы не можем дать окончательный ответ на эти любопытные вопросы. Информации не хватает, а многие архивные документы до сих пор недоступны. Возможно, дальнейшие исследования прольют свет на эту проблему, которая заставляет нас обратить внимание на механизмы политической власти во времена позднего сталинизма. Тем не менее представляется, что сочетание факторов, характерное для послевоенного сталинского периода, провоцировало и раздувало скандал 1947-1949 гг. Атака партийного руководства на высшие суды была обусловлена тем, что они вступили в противоречие с несколькими сталинскими целями первых послевоенных лет.