Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953

Стереотипными представлениями о грузинах, возможно, объясняется также, почему как минимум два адвоката, занимавшиеся посредничеством в московских судах, превратили свои фамилии в грузинские, прибавив к ним характерный суффикс «швили». Некоего Мушаилова в здании Верховного суда знали как Мурадашвили, а адвокат Месарков подвизался там под именем Месаркишвили¹⁷. Поскольку судебные работники не проверяли личность людей, называвших себя адвокатами, тем не составляло труда «присвоить» другую национальность. Мушаилов, по словам судебных работников, приходил в суд раз в два-три месяца с ходатайствами по разным делам, притом «выдавал себя за грузина, говорил, что он из Грузии, именовался “Мурадашвили”, но не Мушаиловым, любил поговорить о Грузии»¹⁸. Он даже щеголял в грузинской традиционной одежде.

Не совсем понятно, почему все-таки эти адвокаты прикидывались грузинами. Мушаилов, когда его спросили о псевдониме, решил прикрыться лозунгом «дружбы народов», лицемерно заявив следователю: «Для меня все нации одинаковы»¹⁹. Гораздо более вероятное объяснение: они надеялись подобными псевдонимами дать понять потенциальным грузинским клиентам, что готовы пойти навстречу и знают, как представлять их интересы в московских судах. Мушаилов, кстати, хвастался клиентам, будто он «кремлевский адвокат», возможно, пытаясь навести их на мысль, что у него есть контакты со Сталиным – грузином в Кремле²⁰. С другой стороны, судебные работники, наверное, полагали общительного адвоката с нарочито грузинскими ухватками более склонным к «сделкам» ради клиентов.

Тридцать кило свинины: Подарки, застолья и взятки

В Советском Союзе, как и во многих других обществах, путь взятки частенько бывал вымощен подарками и застольями. Прокуратура обвиняла судью Чичуа в неоднократном получении взяток, обычно «замаскированных» – в виде фруктов, спиртного, застолий, которые влияли на его профессиональные суждения в пользу взяткодателя. Главным доказательством против Чичуа служило участие последнего в застолье дома у родственника посредника. Возражая против утверждений, будто застолье представляло собой взятку, Еремадзе ссылался на то, что знал Чичуа «более 15 лет, как своего земляка, он жил в соседнем районе»²¹. Познакомились они в Батуми, когда Еремадзе работал там инструктором обкома комсомола, а Чичуа – судьей. На судебном заседании Еремадзе всеми силами старался показать, что они с Чичуа дружили и потому за минувшие годы много раз выпивали и закусывали вместе. Да, он устроил для Чичуа пирушку дома у своего зятя, потратив 300 руб. на еду и напитки, но, поскольку у них давние близкие отношения, угощение было просто угощением – знаком дружбы, а не попыткой повлиять на исполнение судьей Чичуа профессиональных обязанностей. (В любом случае, уверял Еремадзе, Чичуа тогда болел и выпил всего лишь стакан пива.) Последний, со своей стороны, сказал, что не имел «материальной заинтересованности» в деле, о котором хотел поговорить Еремадзе. «На приглашение Еремадзе, чтобы пойти в гости к его зятю, я ответил согласием, – объяснил он. – Я, как грузин, не мог отказать ему в этом. В этом моя слабость и в этом также наша грузинская традиция»²². Для прокуроров данное признание Чичуа, должно быть, стало красноречивым свидетельством, подкрепляющим уверенность, что грузин грузину никогда не откажет.

Антрополог Марсель Мосс писал о подарках: «Даримая вещь не остается бездеятельной. Наполненная жизнью, часто обладающая индивидуальностью, она стремится вернуться, как сказал Хертц, в “место происхождения” или произвести, на благо клана и родной земли, эквивалентную замену себе»²³. Правда, грузины в подобных случаях дарили не обычные деньги, драгоценности или одежду (наиболее распространенные взятки в советских судах того периода), а фрукты, вино, мясо и прочие продукты своего края. Кроме того, такой обмен был обязателен. Традиция не только повелевала дарителю предлагать дары, но и обязывала получателя принимать их. Как будет показано дальше, сознание этой обязанности держало судью Чичуа в весьма неудобном положении между двумя несовместимыми культурами, поскольку он достаточно знал нравы советской судебной системы, чтобы понимать, что получение подарков от просителей может выглядеть противозаконным²⁴. Зато в грузинской культурной среде осуждение вызвал бы как раз его отказ встречаться с земляками или принимать от них подарки. Это стало бы нарушением традиционных социальных отношений и равнялось бы социальному самоубийству. С другой стороны, принимая подношения, он рисковал совершить профессиональное самоубийство. Грузины считали фрукты и вино прекрасными дарами с родины. В глазах московских правоохранительных органов эти редкие деликатесы являлись взятками, способом «купить» должностное лицо, осуществить и замаскировать незаконную сделку²⁵. Столь разные представления о дарении и взяточничестве и лежат в основе бед судьи Чичуа.