Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953

Один из самых сложных вопросов, встававших перед прокурорами и судьями, – как определить грань (до некоторой степени культурно обусловленную) между «подарком» и «взяткой». Прокурорам приходилось, прослеживая путь взятки, доказывать наличие взаимной корысти, а это было нелегкой задачей. Во многих культурах, например, просители приносили судье в подарок фрукты или другие продукты в знак благодарности, если решение по делу их удовлетвори-ло²⁶. Соответственно по ряду дел о предполагаемом взяточничестве, которые разбирались в то время в советских судах, судьи постановили, что небольшие подарки работникам суда или прокуратуры от одной из сторон после того, как вердикт по делу вынесен, не следует считать взятками. В августе 1948 г. на Украине, к примеру, женщина с тремя маленькими детьми дала 50 руб. областному прокурору после оправдания своего мужа. Прокурор не стал обвинять ее во взяточничестве, решив, что это не взятка, а «ее действие следует расценивать как укоренившийся среди людей обычай отблагодарить кого-либо за совершенные законные действия». Однако Верховный суд УССР, пересмотрев дело, постановил, что столь милосердное толкование закона совершенно неправильно и женщине нужно предъявить обвинение в даче взятки²⁷.

Чичуа на своем процессе утверждал, что, как грузин, обязан был проявлять любезность к другим грузинам и в рамках закона делать для них все что мог. Он неоднократно повторял, что традиционное гостеприимство вовсе не заставляло его нарушать закон и не оказывало никакого влияния на его решения как «честного советского судьи» (эти слова он то и дело с гордостью употреблял применительно к себе).

Место преступления: Гостиница «Европа»

Где же Чичуа и грузинские просители встречались для разговора, хоть легально, хоть нелегально? Следующий шаг на пути взятки -место, где большинство предполагаемых взяток передавались судье Чичуа. На суде последний сказал, что жилищные условия, предоставленные ему Верховным судом, создавали чрезвычайные трудности государственному должностному лицу, пытающемуся сохранять беспристрастность при отправлении значительной власти, которой наделяла его занимаемая должность. Многие судьи Верховного суда действительно жили и трудились в довольно рискованных условиях, способствовавших сомнительным контактам с просителями. В письме Сталину от 27 июня 1947 г. партийный секретарь Верховного суда Гусев жаловался на плачевное положение ряда судей и других работников суда²⁸. Он указывал, что несколько новых судей, назначенных в 1947 г. (включая Чичуа), переехали в Москву из отдаленных союзных республик, но квартир им не дали: «В настоящее время они проживают в гостиницах, за которые сами платить не в состоянии, а Верхсуд СССР на это дело не имеет средств»²⁹. Гостиничная администрация даже поднимала шум, требуя выселения судей за неуплату. Гораздо желательнее было бы устраивать высокопоставленных судей в отдельных квартирах, в зданиях с охраной, дабы ограничить количество непредвиденных визитеров.

Чичуа стал одним из судей, не имевших отдельной жилплощади. Ссылаясь на нехватку жилья, московское жилищное ведомство поселило его в номере 312 гостиницы «Европа» (ее здание не сохранилось). Тот факт, что Чичуа принимал просителей (а он, конечно, не отказался от этого) в гостиничном номере, фигурировал в обвинениях против него на первом месте. Как показал Чичуа, он не раз просил председателя Верховного суда И. Т. Голякова помочь найти квартиру, что обеспечило бы ему гораздо больше приватности и сильно ограничило бы для просителей возможность являться к нему без предупреждения³⁰. Но московские жилищные органы квартиру ему так и не выделили, оставив его в гостинице в центре Москвы – магнитом для сотен отчаявшихся грузин, приезжавших в столицу оспаривать несправедливые приговоры. «Моя слабость в том, что я принимал людей и содействовал им, – сокрушался Чичуа на суде. – Если бы я имел комнату и не жил бы в гостинице, этого бы дела не было»³¹.

Чичуа рассказал, что десятки грузин приходили к нему в гостиницу в самое разное время, принося всевозможные ходатайства, просьбы и запросы, как правило, вместе с традиционными подарками. Вот как он описывал суду типичный образец взаимодействия с посетителями в своем гостиничном номере: «Часто было так: стучит в номер человек, войдет и начинает объяснять свое дело или дело родственника. Я говорил, что я не адвокат и ничего не могу сделать. Они мне заявляли, что ты грузин и почему же не можешь сказать, куда и к кому обратиться?» И подытоживал нелепость ситуации: «Я жил в гостинице, и каждый ко мне мог приходить, мне даже уборщица и та делала замечание, что ко мне много ходит людей [курсив мой. -Дж. А.]». Грузинские традиции гостеприимства не позволяли ему отказываться от разговора с просителями: «Я не мог выгонять в шею, кто меня посещал»³².