Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953

Подсудимые-грузины, со своей стороны, настаивали, что подарки, щедрое гостеприимство – неотъемлемая часть их культуры, не более чем выражение дружбы и солидарности. А многие должностные лица регулярно утверждали, что отказаться принять небольшой подарок -значит обидеть дарящего и такие подарки нисколько не влияли на их решения. Тут весьма к месту поговорка, приведенная в словаре Даля, изданном в начале 1880-х гг.: «Взяток не берем, а благодарности принимаем»⁴². Прокуроры же с большим подозрением смотрели на личные отношения между судьями и просителями, основанные на этнических или родственных связях. Как дают понять обвинительные акты, правоохранительные органы не сомневались, что имело место взяточничество, если некое решение принималось после обмена чем-либо, включая еду и питье. Но и подарки (опять-таки включая продукты и напитки), сделанные после того, как судья вынес вердикт, привлекали внимание следствия.

Когда речь шла о расследовании коррупции в судах, прокуратура считала обычаи многих культур (в том числе грузинской) крайне подозрительными, а нередко преступными. Для людей, работавших в советских правоохранительных ведомствах, мясо, фрукты и вино являлись не обычными гостинцами, а роскошными и редкими деликатесами. Эта классическая грузинская продукция была чрезвычайно дефицитной в Москве, да и почти во всей РСФСР. Грузинскому судье, живущему вдали от дома, столь богатые дары напоминали о традициях родного края и оставленных там людях. Жена Чичуа, кстати, навещая мужа в Москве, всегда привозила с собой фрукты и сыр из Грузии⁴³. Но следователи, разыскивающие доказательства взяточничества, чутко реагирующие на взятки, «замаскированные» под подарки или дружеский социальный взаимообмен, всегда настораживались, обнаруживая, что грузины оделяли друг друга такими благами. Они также крайне подозрительно относились к трапезам судей с рядовыми гражданами, чем бы те ни объяснялись. В глазах советской прокуратуры подарок от просителя в виде вина или фруктов с его родины выглядел взяткой, принципиально не отличающейся от золотых часов или конверта с купюрами⁴⁴. Следователи рассматривали подобные предметы роскоши как своеобразную валюту и не сомневались, что «угощение» зачастую служило прикрытием для незаконной деятельности. В деле Чичуа прокуратура усмотрела в нескончаемой череде встреч и подарков признаки взяточничества.

Определенные стереотипы насчет грузин (даже открытая враждебность к ним) нередко всплывали в показаниях русских обвиняемых и свидетелей, так же как и среди прокуроров. Грузин считали «отсталыми» приверженцами клановости, склонными к созданию преступных объединений. Некоторые следователи говорили обвиняемым и свидетелям грузинской национальности, что жаждут «очистить Москву от грузин». Во время предварительного допроса обвиняемых по одному делу о судебной коррупции следователь повторил слух, будто грузины, руководившие знаменитым московским рестораном «Арагви», устраивали там пьяные оргии с участием своих патронов⁴⁵. Такие обвинения подкрепляли стереотипное мнение, что грузины морально распущены, всегда готовы преступить закон и всеми силами защищают друг друга. Советские прокуроры, по-видимому, тоже характеризовали поведение грузин как особенно коррупционное и предосудительное.

Историк Рональд Суни называет «привычку полагаться на тесные семейные и личные узы во всех аспектах жизни и нежелание выдавать родственников и товарищей» факторами, способствующими репутации Грузии как рая для коррупционеров. Экономист Грегори Гроссман сделал похожее наблюдение⁴⁶. Джеральд Марс и Йоханан Альтман утверждают, что в Грузии «все отношения персонализированы… и формальные организационные структуры подчиняются, модифицируются и приспосабливаются для служения личным и семейным нуждам». «Социальные сети, связывающие индивидов и семьи», там, по их словам, чрезвычайно могущественны⁴⁷. В таком контексте дарение между гражданами и лицами, занимающими официальные посты, может иметь весьма неоднозначный характер. Многие из подобных моделей поведения отклонялись от идеалов советского закона или коммунистической морали, но, разумеется, сохраняли свою логику в собственной культурной вселенной.