Исландские королевские саги о Восточной Европе

Кэнугард (Kœnugarðr). Всеми без исключения исследователями понимается как обозначение Киева. Самую раннюю фиксацию топонима дает географическое сочинение с условным названием «Описание Земли I» (последней четверти XII в.). Обращает на себя внимание тот факт, что Киева нет в рунических надписях X–XI вв., нет его в скальдических стихах XI–XII вв., нет и в ранних королевских сагах (из королевских саг – только в «Пряди об Эймунде» конца XIII в.). С другой стороны, принадлежность имени Kœnugarðr к топонимическому ряду на – garðr (древнескандинавские обозначения Новгорода, Киева и Константинополя), в котором Hólmgarðr зафиксирован уже в рунической надписи первой половины XI в., а Miklagarðr – в висе скальда Бёльверка Арнорссона, датируемой второй третью XI в., равно как и промежуточное положение Киева между Новгородом и Константинополем на пути «из варяг в греки», освоенном скандинавами уже в IX в., – указывают на его появление почти в то же самое время, что и топонима Hólmgarðr. Однако времештя, связанная с пространственной (Лебедев 1975. С. 40, 41), последовательность возникновения древнескандинавской топонимии Древней Руси сказалась в том, что топоним Kœnugarðr не вошел в традицию королевских саг, где столицей Руси и центром всех происходящих на Руси событий стал несколько опередивший Киев в контактах с варягами Hólmgarðr (см.: Джаксон, Молчанов 1989). Это позволяет, в свою очередь, говорить о наличии в Скандинавии ряда этногеографических традиций, нашедших отражение в различных жанрах древнескандинавской письменности.

Как показывает проведенный ранее анализ, все наименования древнерусских городов в скандинавских источниках представляют собой воспроизведение фонетического облика адекватных им иноязычных (т. е. местных) топонимов (Джаксон, Молчанов 1986; ср. аналогичные выводы: Успенский 2002. С. 292–293, 375). Как правило, передача местного звучания сопровождалась народно-этимологическим переосмыслением составляющих топоним корней: так, Hólmgarðr, образованный от формы *Хълмъ-городъ, «укрепленное поселение Холм», был воспринят как «островной город»; Kœnugarðr, возникший из *Кыяновъ-городъ, был поставлен в связь с древнескандинавским kœna, «лодка особого вида»; Rostofa (< Ростовъ) географического трактата был трансформирован автором «Саги об Одде Стреле» в Ráðstofa «ратуша».

Большинство исследователей склонно считать, что прототипом для Kœnugarðr послужил *Кыян(рв)ъ-городъ – былинный вариант топонима Кыевъ, восходящий к древнему наименованию Киева, бытовавшему в устной речи (см.: Mikkola 1907b. S. 279–280; Рожнецкий 1911. С. 28–63; Thomsen 1919. S. 314; Hesselman 1925. S. 105–111; Брим 1931. С. 236; Metzenthin 1941. S. 61–62; Stender-Petersen 1946. P. 132–133; de Vries 1957–1961. S. 342; Schramm 1984. S. 77–78; Трубачев 1988. C. 222). Его первый компонент, вероятнее всего, образован от этникона Кыяне, «жители Киева», засвидетельствованного в летописях. Впрочем, не столь давно был предложен и еще один славянский прототип первого корня древнескандинавского обозначения Киева. Э. Мелин возвела элемент копи к др. – исл. сущ. ж. р. kinn, восходящему, в свою очередь, к и.-е. корню *genw-/genu- со значениями «щека» и «склон горы», и заключила, что название с этим элементом калькирует или переводит славянский топоним, а именно Киев, которое она возводит к слав. *kij со значением «холм» (Melin 2005). Остроумно воспользовавшийся ее гипотезой, чтобы объявить, что «будущая столица славянами воспринималась как город Кия, а скандинавами как город Щека», Ф. Б. Успенский, однако, утверждает, что фонетическая реконструкция Э. Мелин «оказывается довольно многоступенчатой и сложной», и, так сказать, оставляет на ее совести все эти фонетические преобразования (Успенский 2008).