Испанец. Священные земли Инков

Однако никому бы никогда не удалось развеять мечты Шунгу Синчи, которой напророчили – сначала гадалка в Куско, а потом еще отец, – что ее ребенок станет великим правителем, достойным сыном замечательного «человека-бога», в которого она была влюблена без памяти.

В свою очередь Алонсо де Молина испытывал необъяснимую тревогу, словно шестое чувство, которое не раз спасало ему жизнь, предупреждало о какой-то неясной опасности, хотя он и старался себя успокоить: дескать, все дело в том, что теперь у него семья, груз ответственности, вот и мерещится бог знает что, а что тут может быть, кроме снега, одиночества и отдельных стад гуанако, свысока взирающих на путников.

И все-таки он усилил меры предосторожности: держал наготове аркебузу, чтобы начать действовать при малейшем признаке опасности, и часто посылал Калья Уаси вперед на разведку, поскольку уже привык слепо полагаться на безупречную верность молодого инкского офицера.

Так же, как Найка, Калья Уаси упорно старался научиться читать и уже освоил первые буквы, хотя андалузец часто спрашивал себя, правильно ли он поступает, пытаясь привнести что-то из своего мира в мир инков вместо того, чтобы просто принять их образ жизни.

Девушка же проявляла ненасытное любопытство в первую очередь в отношении всего, что касалось Европы, ее жителей и их обычаев, а еще испытывала страстное, почти болезненное желание познакомиться с жизнью женщин, их модой и правилами. Тот простой факт, что женщина могла быть почти такой же высокой, как Алонсо де Молина, светловолосой и с волосами под мышкой, казался ей таким ужасным уродством, что андалузцу пришлось поклясться, что при всем при этом некоторые весьма привлекательны.

– А почему они не моются?

– Я же тебе говорил, что иногда моются.

– Но не каждый день. Значит, они такие же грязные, как крестьянки? Так же пахнут?

Трудно объяснить человеку, который ежедневно плескался в небольшом бассейне, как это европейские принцессы могли предпочесть духи и притирания проточной воде и часто использовали парики, чтобы скрыть гнид и вшей в волосах.

Если обитатели прибрежных пустынь или жители холодного высокогорья могли переплюнуть в пренебрежении гигиеной самых нечистоплотных испанских горцев, то жители Куско, наоборот, уделяли столько внимания уходу за телом, что Алонсо де Молина быстро смекнул, что следует тщательнее следить за собой, если он не желает оказаться белой вороной.

Погружение в ледяную воду, когда дул ветер, от которого перехватывало дыхание, было конечно же суровым испытанием, однако пример девушек вынуждал его, пусть даже из нелепого мужского самолюбия, каждый вечер составлять им компанию в этом самоистязании.

– Это не Гвадалквивир в августе и не Канары в сентябре… – трясясь от холода, сетовал он. – И не для того меня мать произвела на свет, чтобы я в итоге превратился в сосульку… Видел бы меня Писарро, который вообще никогда не купается!..

Обычно он выскакивал из воды, выбивая дробь зубами, и сломя голову мчался в пещеру, чтобы повалиться на шиншилловые шкурки и отдаться в руки Найке и Шунгу Синчи, которые растирали его, чтобы он согрелся, и очень часто дело заканчивалось тем, что они занимались любовью, пока пот вновь не начинал струиться по телу.

Во время похода он вдруг почувствовал, что ему недостает купания в озере и ночей в пещере, и подумал, не лучше ли было остаться в долине, уповая на то, что беглецы никогда никому не расскажут, где именно находится их убежище.

Это было, наверное, подходящее место, чтобы состариться и вырастить детей, вдали от гражданских войн и вторжений, где не пришлось бы выбирать, к какому лагерю примкнуть, и не имело бы никакого значения, кто там правит в остальном мире – Уаскар, Атауальпа или, может, суровый германский император.

Это мог быть его крохотный «остров» в море высоких гор; небольшое собственное королевство внутри огромных чужих королевств; место, которое он искал с того самого дня, когда решил отречься от мира и навсегда порвать со своим прошлым.

Когда они наконец взобрались на последнюю гору, с которой еще можно было разглядеть край Куйчи Коча и вход в самую большую пещеру, он ощутил какую-то горькую пустоту под ложечкой и впервые понял, что должны были чувствовать Адам и Ева, когда их изгнали из рая.

– Проклятье! – только и сказал он.

Ночью Найка, завернувшись в одеяло, легла лицом к небу и не позволила никому ее отвлекать; она так пристально изучала небесный свод, что казалось, будто ее душа устремилась вверх через взгляд.

На рассвете у нее уже был начерчен на земле ряд линий и обозначены крестом стороны горизонта.

– Туда, – она указала на северо-запад.

– Ты уверена?

– Если звезды остаются прежними и продолжают вести себя так же, как уже миллионы лет, тогда – да, уверена.

Ее ответ был таким твердым, что испанец не осмелился перечить, возможно потому, что ему больше, чем остальным, нужна была надежда и вера, что он вовсе не обречен всю оставшуюся жизнь так и бродить по диким местам.