Испанка. История самой смертоносной пандемии

Люди ненавидели эту злую беду, они боялись этого незваного чужака, вдруг оказавшегося среди них. Дэн Тонкел, житель Голдсборо (Северная Каролина), вспоминал: «Честно говоря, мы боялись даже дышать. Театры закрыли, чтобы не было толп… Казалось, что идешь по яичным скорлупкам: мы боялись высунуть нос из дома. Мы не могли играть со сверстниками, одноклассниками, соседскими мальчишками, надо было сидеть дома и беречься. Страх был настолько силен, что люди боялись покидать свои дома. Да чего там — боялись даже говорить друг с другом. Было правило: не дыши на меня, не смотри на меня, чтобы не дышать на меня… Мы не знали, кто следующим пополнит список умерших… И самое ужасное, что люди умирали быстро»[709].

У отца Дэна был магазин. Умерли четыре из восьми девушек-продавщиц. «Фермеры перестали растить урожай, торговцы перестали продавать товары, а вся страна вообще притихла и затаила дыхание. Все затаили дыхание»[710]. В одном доме с ними жил дядя Дэна, Бенни, которому было в то время 19 лет. Его призвали в армию и отправили в Форт-Брэгг, но уже в лагере завернули и отослали обратно домой. Тонкел вспоминал, что родители не хотели пускать Бенни в дом. «Бенни, мы не знаем, что с тобой делать», — говорили они. Он отвечал: «Я-то тут при чем, меня отправили обратно». В конце концов они разрешили ему войти. «Мы были перепуганы, мы были страшно, насмерть перепуганы».

О пережитом рассказывал и Уильям Сардо из Вашингтона: «Эта болезнь — она разъединила людей… Она обескровила общественную жизнь, которая просто закончилась: никто не ходил в школу, никто не ходил в церковь… все закончилось, не осталось ничего… И общественная, и семейная жизнь была полностью разрушена. Люди боялись целоваться, боялись вместе есть, боялись даже общаться — ведь так можно было подхватить грипп… Болезнь уничтожила любые связи, любую близость — все, что было между людьми до эпидемии… Мы все время испытывали страх, мы боялись, потому что вокруг было так много смертей… мы были просто окружены смертью. Когда вставало солнце, ты не знал, доживешь ли до вечера. Смерть забирала целые семьи — между восходом и закатом могла умереть вся семья, до единого человека… Это сплошь и рядом происходило в соседних домах, и это было чудовищно. Болезнь не случайно называли чумой — это и в самом деле была чума… Мы добровольно сидели на карантине из страха, болезнь и смерть подступали так быстро, так внезапно… Мы просто дышали страхом — весь день, от завтрака и до отхода ко сну»[711].

Джо Делано, житель Нью-Хейвена (штат Коннектикут), вспоминал о похожей изоляции, вызванной страхом: «Как правило, в те дни, когда кто-то заболевал, родители, матери, отцы носили еду другим семьям, но выглядело это очень странно… Никто не входил в дом, никто не заносил еду внутрь, никто не навещал больных»[712].

В Прескотте (штат Аризона) арестовывали за рукопожатия[713]. В округе Перри (штат Кентукки), в горах, где землю либо роют, добывая уголь, либо пашут в надежде собрать скудный урожай — толщина плодородного слоя в тех местах не больше нескольких дюймов, — живут суровые люди. Там очень крепки семейные узы, там мужья и жены верны друг другу, там могут убить из гордости или защищая честь… Председатель местного отделения Красного Креста обратился за помощью: «В горах сотни больных, до которых мы не можем добраться». В округе почти не было дорог — в сухую жаркую погоду дорогами служили сухие русла рек, а когда русла наполнялись водой, движение становилось невозможным. Но беда была не только в этом: «Люди погибают от голода не потому, что нет еды, а потому, что здоровые охвачены паникой и не подходят к заболевшим. В семьях, где все болеют, умершие лежат в домах непогребенными»[714]. Врачам предлагали по сотне долларов за часовой визит, но врачи не приходили. Даже один работник Красного Креста, Морган Браунер, приехавший в округ в субботу, в ужасе бежал оттуда в воскресенье[715]. У него были основания для страха: в некоторых местах смертность среди гражданского населения достигала 30 %[716].