Испанская дивизия — союзник Третьего рейха, 1941–1945 гг.

305-й стрелковой дивизии определили линию обороны на участке от озера Ильмень до реки Малый Волховец и далее по реке Волхов на север — около 50 км по фронту. Естественно, сплошной линии обороны не было. Отдельные участки ее были только под контролем патрулей, что делало их легко уязвимыми для войск противника. Для их защиты были созданы усиленные мобильные подразделения, которые в случае появления на этих участках врагов должны были быстро реагировать на их действия.

Специфику «рваного фронта» вскоре отметят и испанцы: «Укрепленные точки располагались в 1200 м друг от друга, бункеры соединяли узкие траншеи и окопы. Это не была непрерывная линия, поскольку на направлении Новгород — Чудово был лес и они должны были быть начеку: в тылу действовали партизанские группы до 1500 человек.

Поскольку второстепенных дорог не было, передвижение между батальонами было затруднено и предполагало полную зависимость от баз снабжения в Новгороде»[122].

В тылу испанцев появлялись не только партизаны, но и подразделения регулярных частей Красной армии. Так, ветеран войны, служивший в 225-й стрелковой дивизии, Б. Монастырский в очерке «Смелые рейды» пишет о том, что «в числе других частей ощутительные удары по фашистам наносил осенью 1941 года истребительный отряд 225-й стрелковой дивизии. Он действовал под Новгородом, и обычно бойцы отряда нападали на врага там, где он меньше всего ожидал этого.

Отряд состоял из 100 добровольцев. Разными путями пришли они на берега Волхова, но все одинаково горели желанием беспощадно бить врага. Младший сержант Николай Баринов воевал с первых дней войны, будучи механиком-водителем легкого танка, участвовал во многих боях. Николай Зайцев работал на новгородской лесобирже, перед нашествием гитлеровцев переехал с семьей в деревню Холынья. Прекрасно зная окрестности Новгорода, он вызвался переправлять разведчиков через Ильмень и вскоре вошел в их дружную семью.

Отряд начал действовать в конце сентября 1941 года. Командовал им старший лейтенант Михаил Бойков, его заместителем был воентехник 1-го ранга Александр Новожилов, комиссаром — воентехник 1-го ранга Андрей Харитонов»[123].

Красноармейцы на небольших лодках переплывали озеро Ильмень и высаживались в районах, занятых противником. «В одну из темных октябрьских ночей истребительный отряд отправился в тыл к фашистам в полном составе.

— Помните, товарищи, — сказал перед посадкой в лодки комиссар Харитонов, — главное — смелость и взаимная выручка. Не теряйте друг друга из виду. Каждая тройка действует, как один человек. Если товарища ранят, сосед выносит его из-под огня.

Командир отряда старший лейтенант Бойков напомнил условие:

— После первого выстрела начинаем атаку все сразу. Сигналом к отходу будет белая ракета.

Целая эскадра из десяти больших лодок выплыла на холодные воды Ильменя и подошла к деревне Бабки на противоположном берегу озера. Остановились в 300 метрах от берега. Дальше начиналась отмель. Пошли вброд, стараясь не стучать оружием и не плескать водой. Высланная вперед разведка донесла, что в Бабках противник не обнаружен. Отряд двинулся к Береговым Моринам»[124].

Во время этого рейда произошло первое боевое столкновение с испанцами. «Не менее 15 вражеских солдат уничтожили разведчики у склада»[125].

В своих воспоминаниях о войне ветераны далеко не всегда делят противников по национальному признаку. Очень часто они называют их просто «фашисты». Бой с испанцами дальше описывается таким образом: «Бойцы второго взвода действовали так же решительно. В деревне поднялась паника. Фашисты выскакивали из домов и метались по улицам, ослепленные заревом, оглушенные взрывами»[126]. Но подобные успехи первых месяцев войны были для советских войск скорее исключением, чем правилом. Несмотря на многолетнюю подготовку к «грядущей войне», осенью 1941 г. Красной армии не хватало продовольствия: «Сидим голодные, с вечера без завтрака, обеда и ужина. Вот и еще очередной вывод сделали: нужно самим проявлять инициативу в обеспечении себя продуктами питания. Кругом бродит брошенный скот, растет картофель, турнепс и прочие овощи»[127]. Но наиболее ужасным было отношение к солдатам. Их ценили меньше, чем устаревшее вооружение. Александр Добров вспоминает следующий эпизод: «Где-то в конце августа 1941 года командир нашего дивизиона капитан Домнич собрал совещание командиров взводов и выше. Он разобрал несколько боевых операций: наше артиллерийское обеспечение действий пехоты, что плохо, что хорошо, какие новшества в ведении огня, в тактике ведения боя заслуживают внимания и т. д. Все шло как обычно. Но в конце он дал нам такую установку:

— Товарищи командиры, всеми силами спасайте материальную часть, не считаясь с жертвами. Людей нам дадут, а орудия — нет.

Выходит, на всех нас верхам нашим наплевать. Спасать эту рухлядь образца 1902 года, которая давно списана, ценою собственных жизней? Да как это можно? А как же быть с одной из сталинских довоенных установок: „Люди — самый ценный наш капитал“?»[128].