Испанская дочь

– В юности у меня был такой период, когда я сомневался в самом существовании Всевышнего. – Он едва ли не с сожалением оглядел на себе сутану. – Как ни странно, но именно моя страсть к архитектуре и привела меня к Нему. Видишь ли, у моего отца была книга о церквях Европы. Это было великолепное издание с множеством графических иллюстраций – с собором Парижской Богоматери, с собором Санта-Мария-дель-Фьоре, с базиликой Святого Петра, с собором Святого Иакова в Сантьяго-де-Компостела. В детстве мне эту книгу запрещали брать, поскольку это была одна из немногих отцовских ценностей, привезенных им из Франции, и он говорил, что я попорчу ее своими перепачканными руками. Но всякий раз, как я видел, что отец садится на коня и уезжает, я пробирался к нему в кабинет и часами разглядывал эти чудесные картинки. Когда я стал старше и уже научился читать, то узнал, что сквозь многие века именно на богословии всегда зиждилась структура и эстетика всех этих христианских храмов.

Он с почтением поглядел на большой крест на стене.

– Когда мама ездила в Гуаякиль или Кито навестить своих родственников, то обычно брала меня с собой, и мы с ней обязательно посещали тамошние костелы, которые всякий раз поражали мое юное воображение. Я несчитаные часы там проводил на мессах, а сами соборы своей величественностью приводили меня в немое восхищение. И все ж таки чрезмерная религиозность моей матери вызывала во мне не меньшее отторжение, нежели стойкий скептицизм отца, наполнявший мою душу сомнениями.

Слова Альберто вызвали во мне живой отклик. Моя матушка тоже каждое утро к шести часам таскала меня в церковь к мессе. Так что вместе с «шоколадницей» у меня появился замечательный предлог, чтобы туда больше не ходить. Любопытно, что обе эти женщины в жизни моего отца обладали столь одинаковой набожностью.

– И вот я вознамерился опровергнуть существование Бога. – Тут Альберто невесело улыбнулся, стиснув губы. – Я на многое пошел ради этой цели. Поступил в духовную семинарию, дабы изучить все, что только можно, по части философии и теологии, чтобы потом вернуться домой исполненным рациональных аргументов в поддержку своей антибожественной позиции. Естественно, от всех, кто меня в ту пору окружал, я скрывал свой извращенный замысел, однако чем больше я узнавал, тем чаще пытался поделиться своими открытиями с матерью. И тем не менее это никак не смогло поколебать ее веру. – Он глубоко вздохнул. – Ее смерть явилась для меня невыразимым потрясением и болью. И вот однажды, полный неистового гнева против этого так называемого Господа, который отнял у меня человека, которого я любил больше всех на свете, я обратился за утешением к самому источнику своих духовных терзаний.

Тут у него словно надломился голос, и на несколько мгновений Альберто молча уставился на свои ладони.

– Помнится, я попытался молиться с четками, как нередко делала мать, в надежде, что это сможет меня успокоить – или притупить боль, если угодно, – как это обычно действовало на нее. Я сел в той же самой церкви, где бывали мы с ней, на то самое место напротив изваяния Богоматери. Но ее бесстрастное выражение лица внушило мне еще большее негодование. И тогда я искренне, всеми силами души возжелал, чтобы Бог существовал на самом деле, поскольку верил, что только Он способен избавить меня от этой муки. Я опустил голову и закрыл глаза, смирившись с мыслью, что эта тоска и отчаяние меня уже не оставят. Мне трудно объяснить, что на меня тогда нашло, – по крайней мере, объяснить как-то рационально. Когда я опустился на колени, явив тем самым первый знак смирения, на меня снизошло какое-то светлое спокойствие. Тело мое сделалось легким, словно бы парящим в воздухе, и меня охватило величайшее умиротворение – весьма схожее с тем чувством, что возникает, когда выходишь из темного холодного здания и подставляешь лицо солнечным лучам. И именно в тот момент я осознал, что все приведшее меня к этому моменту моей жизни, было частью великого Господнего замысла в отношении меня. – Он потер пальцами хлопчатую материю сутаны. – С тех пор я постоянно стремлюсь вновь испытать это чувство.

Несколько секунд Альберто просидел в молчании, затем повернулся ко мне:

– Извини. Я вообще известен своими длинными проповедями. Но ты наверняка не для того проделал такой долгий путь, чтобы выслушивать эти пространные излияния.

Сконфуженно я покачала головой. Я как-то всегда считала, что священники слепо верят всему, что есть в Священном Писании. Я и не представляла, что их могут посещать те же сомнения, что и всех нас. Более того, у меня никак не увязывалось в голове это трогательное повествование с тем, что, как мне известно, совершил Альберто.

Я выпрямила спину, поглубже вдохнула.

– Что ж, дело мое вот в чем… – После столь долгого молчания голос у меня зазвучал хриплее обычного. – Вчера на асьенду заглянула одна молоденькая особа по имени Майра.

У него мгновенно сошел цвет с лица. Альберто сделался таким же бледным, как пара свечей на столе по бокам от металлического креста.