Испанская дочь

«История»! Для него это была всего лишь случившаяся история, проходной эпизод – в то время как для Майры это означало, что вся ее жизнь переменилась навсегда!

Вместо того чтобы отвечать на его вопрос, меня так и подмывало накинуться на него, прижать в угол и заставить признаться, не он ли нанял Франко, чтобы меня убить. Вот только я не представляла, как это сделать, не подставив саму себя под удар. А вдруг все то, что он говорил Майре, – правда? Что, если он и впрямь планировал заполучить достаточно денег, чтобы они вдвоем могли навсегда уехать из Винсеса и начать новую жизнь там, где их никто не знает? Если он узнал о будущем ребенке уже после того, как отказался от наследства, то он не мог так просто потребовать его обратно, не вызвав подозрений у сестер. Однако если эта незнакомая испанская дочь (то есть я), едущая сюда, чтоб получить отцовский капитал, умрет и ее доля будет поделена между оставшимися наследниками, то он вполне может принять эти деньги, сказав, что желает их пожертвовать на благотворительность или некие иные богоугодные цели. И тогда он может преспокойно уехать куда-нибудь с Майрой, сказав, что направляется в другой церковный приход. Не так ли было все на самом деле? Способен ли был Альберто не только нарушить обет безбрачия и лгать перед лицом всей паствы, но также и взять на себя величайший грех, замыслив убийство своей старшей сестры?

– У меня нет никакого прока тебя выдавать, – ответила я. – Мне просто хотелось узнать, правда ли то, что мне сказала Майра. А уж как ты решишь вопрос с этой, как ты сказал, «историей с Майрой», целиком лежит на тебе и твоей совести.

На этом я вышла из ризницы, еще более озадаченная, чем прежде.

Глава 32

На следующий день я проснулась от сердитого многоголосого гвалта, доносящего с нижнего этажа.

Я потуже затянула корсет на уже ноющих от этого грудях и как можно торопливее облачилась в одежду своего мужа.

Борясь с охватившей меня тревогой, я вышла из комнаты.

«Давай-ка успокойся, Пури», – велела я себе.

Мои откровенные беседы с Мартином и Альберто сделали меня слишком уязвимой. Альберто я приперла к стенке, выведав его секрет. А Мартин разгадал мой маскарад. И теперь в любой момент кто-то мог выступить против меня и разоблачить перед всем семейством. И к чему это приведет? Они могут вызвать полицию, могут попытаться меня убить – и если это случится до того, как я выясню полную правду, то все мои старания и поиски пропадут втуне. Возможно, мои опасения и были неоправданными, но все же эмоции, как правило, не подчиняются здравому смыслу.

Ругань на первом этаже сделалась еще громче, и я поспешила по лестнице вниз. Почти все члены семьи собрались в гостиной, к тому же там оказался и сосед.

Дон Фернандо дель Рио с криками наскакивал на Анхелику. Мартин стоял, вклинившись между ним и моей сестрой. Лоран, между прочим, тоже при этом присутствовал. Он сидел возле арфы, наблюдая за происходящим с таким видом, будто смотрел какую-нибудь пьесу Лопе де Вега.

Из-за чего же они так ругались? Этого мне никак было не разобрать. Я предположила, что перепалка их как-то связана с судебной тяжбой и со спорной границей между плантациями, уже ставшей причиной бесконечных конфликтов между двумя землевладельцами.

Между тем, рассыпая непечатные выражения и нелестно поминая матушку каждого здесь присутствующего, дон Фернандо дель Рио яростно обвинял Мартина в том, что тот увел у него нового клиента – «разумеется, по указке Анхелики». Насколько я поняла, дель Рио пригласил к себе на ферму одного знакомого немца – человека по фамилии Майер. Господин этот оказался крупным покупателем какао и мог бы стать ценным клиентом в весьма прибыльной сделке. И они уже почти ударили по рукам, когда неугомонный дон Мартин повстречал немца в одном из кабаков Винсеса и уболтал, очаровал, покорил его, внушив желание приобрести какао с La Puri, предложив ему бобы по смехотворно низкой цене с единственной наигнуснейшей целью – разорить дель Рио.

– Деньги вам и не нужны, – возмущался Фернандо. – Все вы желаете лишь одного – пустить меня по миру! И ты, и этот негодяй, твой никудышный папаша! – тыкал он длинным пальцем в сторону Анхелики.

На каком-то первобытном, почти животном уровне его оскорбления вызвали во мне возмущение. Да, может, я и не видела отца больше двух десятков лет, но все равно испытывала по отношению к нему некую преданность. Кем возомнил себя этот тип, что заявился сюда, в дом уже покойного человека, который не способен за себя постоять, и теперь оскорбляет его дочь!

– Я вовсе не пытался украсть у тебя клиента. Просто так получилось, что наш товар ему понравился больше, – возразил Мартин. – И я не виноват, что очень хорошо умею вести переговоры, а ты – нет.

«Ну, в самом деле, Мартин, тебе что, без злорадства не обойтись? Мог хотя бы попытаться успокоить, улестить чем-нибудь этого человека ради добрососедского спокойствия», – подумала я.