Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Обычный кастильский крестьянин с трудом мог защититься от этих безжалостных агентов высшей власти. Например, не существовало почти никакой защиты от грабежей разгулявшейся солдатни, и Кальдерон де ла Барка в своей драме El Alcalde de Zalamea («Саламейский алькальд». – Пер.), написанной около 1642 года, описывает случай, слишком распространенный в Испании XVI–XVII веков. Солдаты презрительно относились к крестьянам, в чьих домах они квартировали, и обращались с ними с грубым высокомерием. По-видимому, военная дисциплина, которая была неидеальной даже в лучшие дни, со временем резко пришла в упадок. В любых стычках с гражданским населением капитаны, как правило, принимали сторону своих солдат и в жалобах гражданских властей видели угрозу своему ревностно хранимому fuero military (армейским привилегиям. – Пер.). Результатом становились бесконечные конфликты между гражданской и военной юрисдикцией, в которых обычно проигрывали муниципальные власти, поскольку военные трибуналы смотрели сквозь пальцы на агрессивные выходки своих людей, а самый высший из них – Военный совет – гарантированно вставал на сторону своих капитанов и maestres de campo (маэстре-де-кампо – военный чин, исполнявший обязанности начальника штаба. – Пер.).

У Кальдерона богатый крестьянин Педро Креспо, взявший закон в свои руки и добившийся, чтобы зарвавшегося капитана повесили, является одновременно и идеализированным символом крестьянства, лишенного законной защиты от провокаций солдатни, и олицетворением духа сопротивления, проявления которого в Кастилии были нечастым явлением во многом из-за слабой надежды на успех. Что оставалось делать несчастному крестьянину, оказавшемуся лицом к лицу с солдатами, расквартированными в его деревне, если он уже был сломлен грузом королевских налогов, сеньориальных и церковных сборов? Ничего… разве что, собрав последние силы к сопротивлению, покинуть родную деревню и искать приюта и покоя для своей семьи в анонимности города.

Исход из деревни постепенно превратил Кастилию в страну опустевших деревень с трагическими последствиями для земледелия. Для всего средиземноморского региона вторая половина XVI века стала периодом, когда местное производство продуктов питания все меньше и меньше удовлетворяло потребности по-прежнему растущего населения. Кастилия с ее сокращающимся сельским населением не была исключением, и примерно с 1570 года она начала сильно зависеть от поставок зерна из Северной и Восточной Европы. Как следствие, с 1570 года цены на зерно в Кастилии росли, поля были заброшены, и страна оказалась еще теснее привязанной к Северной Европе, откуда она уже импортировала промышленные товары, поскольку ее собственное производство не могло обеспечить конкурентных цен. В то время как кортесы Кастилии постоянно причитали об упадке сельского хозяйства, для предотвращения этого упадка ничего не делалось. Радикальные реформы, действительно необходимые на тот момент, можно было осуществить только совместными усилиями и кардинальной переоценкой национальных приоритетов, которая казалось немыслимой.

По общему признанию, физические и географические препятствия на пути экономического роста Кастилии являлись чрезвычайно труднопреодолимыми. Бедные почвы, неблагоприятный климат, отчаянно сложные внутренние коммуникации – все это означало, что такие усовершенствования, как системы орошения или крупные инженерные проекты, требовали и совместных усилий, и значительных денежных вложений. Например, город Толедо с его процветающим шелковым производством остался процветающим, несмотря на переезд двора Филиппа II в Мадрид в 1561 году, но дальнейшая экономическая экспансия зависела от его способности улучшить свои связи с внешним миром. Лучше всего это было бы делать вплавь по реке Тахо в Лиссабон, что представляло собой сложное, дорогое, но отнюдь не невозможное предприятие. С одобрения короля в 1580 годах работа началась и в соответствии с планом итальянского инженера должна была завершиться в 1587 году. Но на следующий год инженер умер, а в некоторых частях реки инженерные работы оказались недостаточными, и, в конце концов, в последние годы столетия судоходство по реке Тахо было остановлено.