Испанские братья. Часть 2

Карлос, склонившись над ним, сжал безжизненную руку и говорил слова, полные любви, надежды и утешения. Пробила третья четверть часа, назначенного для его спасения, но он всё-таки не уходил. Он забыл о себе. Наконец он сказал:

— Может быть можно что-нибудь сделать, чтобы тебе было легче? Тебе нужна помощь врача. Мне следовало сразу об этом подумать. Я сейчас разбужу людей в доме.

— Не надо, это для тебя рискованно! Иди своим путём, пусть это сделает привратник, когда ты выйдешь за ворота.

Но дом был уже в движении. Громкий повелительный стук заставил сердца обоих замереть от ужаса. Было слышно, как открывают двери, раздался топот ног, шум, крики.

— Алгвазилы святой инквизиции! — воскликнул Гонсальво.

— Я погиб, — прошептал Карлос.

— Прячься, — торопил Гонсальво, хотя хорошо знал, что слова его напрасны. Его острый слух уже уловил, что требовали Карлоса, тяжёлые шаги приближались.

Карлос огляделся, на миг его взгляд задержался на окне, которое было на высоте восьмидесяти футов от земли. Прыгнуть? Но это было бы самоубийством. Бог не допустит, чтобы он проявил трусость.

— Они ищут тебя, — быстро прошептал Гонсальво, — у тебя есть что-нибудь при себе, что усугубит твоё положение?

Карлос протянул ему Новый Завет, подарок незабвенного Хулио.

— Я спрячу его, — сказал Гонсальво и быстро опустил книгу за бортик своего жилета, где она оказалась по соседству с коротким остро наточенным кинжалом, которому не было суждено получить своё применение.

Алгвазилы подходили к дверям их комнаты:

— Они идут, дон Карлос, и я твой убийца!

— Нет, ты не виноват, запомни это, — и в крайнем своём ужасе Карлос был великодушен. На миг, который показался ему столетием, он стал невосприимчивым ко всем событиям извне. После этого он опять стал самим собой.

Нет, чем-то большим, чем самим собой, ибо теперь, как и раньше в моменты большого волнения, на него сошёл дух его славного воинственного рода. Когда алгвазилы вошли, дон Карлос Альварес де Сантилланос и Менайя встретил их со окрещёнными на груди руками, с твёрдым взглядом, без видимого трепета и признаков страха.

Всё произошло спокойно, деловито, согласно принятым правилам. Дон Мануэль, разбуженный ото сна, пришёл к алгвазилам, и потребовал предъявления полномочий.

Ему показали ордер. Насколько можно было судить, он имел требуемую подпись и был закреплён печатью, на которой были изображены меч и оливковая ветвь, собака с клеймом и глубоко оскорблённая богиня правосудия. Если бы дон Мануэль Альварес был королём Испании, а дон Карлос — наследником престола, то и тогда ничего нельзя было изменить. Но он и не хотел ничего делать. Дон Мануель почтительно поклонился исполнителям закона, заверил их в своём и своей семьи уважении к святой вере и не менее святой инквизиции. Ради проформы он ещё заметил, что может выставить сколько угодно свидетелей, которые подтвердят правоверность его молодого родственника и его лояльность по отношению к святой матери-церкви, и он надеется таким образом освободить его от подозрений, вынудивших их святейшества дать приказ на его арест.

В продолжение этой унизительной сцены дон Гонсальво в бессильной ярости и отчаянии скрипел зубами. Всю свою жизнь он бы обменял на две минуты силы и здоровья, чтобы вот сейчас броситься на алгвазилов и дать Карлосу возможность побега. Последствия столь безумной храбрости могли бы быть какими угодно. Но оковы бессилия были сильнее железных, и делали тело тюрьмой для возмущённого духа.

Первым заговорил Карлос:

— Я готов следовать за Вами, — сказал он предводителю отряда алгвазилов, — если Вы желаете осмотреть мою комнату — пожалуйста, она расположена этажом выше вот этой.

Поскольку сцену своего ареста во всех её подробностях он тысячи раз уже переживал в воображении, то ему и было известно, что просмотр бумаг и личных вещей является непременным его атрибутом. Результатов осмотра он не боялся, потому что, готовясь к побегу, он уничтожил, как он думал, всё, что могло быть уликой против него самого или против других.

— Дон Карлос, кузен мой, — крикнул Гонсальво, когда Карлоса окружили алгвазилы, чтобы вывести его из комнаты, — Бог свидетель, более бесстрашного человека, чем ты, я в своей жизни не видел!

Карлос бросил на него долгий, бесконечно печальный взгляд:

— Скажи это брату! — Это было всё, что он успел сказать.

Потом наверху послышался топот и неразборчивые слова. Все были деловиты, спокойны и даже вежливы. Затем, спускаясь по лестнице, отряд прошёл мимо дверей комнаты дона Гонсальво, и звуки его шагов затихли на плитах дворика…

Час спустя открылись огромные ворота Трианы, чтобы принять новую жертву. Охранник с непроницаемой миной в глубоком поклоне придерживал ворота, пока через них проходил арестованный со своим конвоем. Потом они опять были закрыты и заперты на множество засовов. На этом для Карлоса Альвареса прекратилась всякая надежда на помощь, милость и пощаду, за исключением милости Божьей.

Глава XXVII. Хранители брата моего