Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции

Его сын Педро, студент-медик Коимбрского университета, также отличался вкусом к сатире. Сначала он в стихах высмеивал тупых профессоров. Пока он не касался духовенства, он безнаказанно пользовался успехом у своих товарищей по учению. Но, когда в одном стихотворении он выставил в смешном виде не только профессоров и рогоносцев, но еще и священников и монахов, в том числе доминиканцев города Коимбры, — на него набросилась инквизиция.

8 мая 1672 года шестидесятидвухлетний Антонио Серран де Красто, его сын Педро и еще другой его сын, также студент-медик, были арестованы.

Через год папа Климент X предписал закрыть инквизиционные трибуналы и приостановить судебные дела, впрочем, не освобождая уже заточенных обвиняемых. Таким образом, Серраны остались в тюрьме.

Чтобы забыться в застенке, как мы уже упоминали во вступлении к этой книге, Антонио сочинил длинную поэму «Крысы инквизиции», играя словом «крысы» в различных комбинациях. Копии этой рукописи ходили по рукам среди заключенных. По поводу этой поэмы какой-то член какой-то академии с дикой злобой разразился ругательствами в десятистишиях, называя Серрана лающим и кусающимся щенком, собакой, псом и выражая надежду

Видеть, как его зажарят.
Чтоб он дерзко не роптал
На священный трибунал.

Этот «собрат по перу» видит в «крысах» лукавые намеки на инквизицию; этот правоверный католик негодует против Серрана и, не подозревая, что льстит смелому «еретику», восклицает:

Пр'oклятый! Ты был бы рад
Из позора сан-бенито
Сделать праздничный наряд.

В 1681 году, когда папа Иннокентий XI восстановил священный трибунал во всех правах, процесс Серранов возобновился. Один из сыновей Антонио, — имя его нам неизвестно, — умер под пытками или покончил самоубийством в тюрьме. Другой, Педро, был удушен гарротой и сожжен в аутодафе.

После десятилетнего тюремного заключения сам Антонио был выпущен на свободу. После конфискации имущества, когда-то состоятельный горожанин, он обратился в нищего. Семидесятитрехлетний старик, видевший казнь сына, он к тому же почти ослеп. Впервые он взялся за трагические сюжеты. В своих последних стихах он вспоминает свою тюрьму и подводит итоги своего существования как человек, имевший несчастье пережить крушение всей своей жизни. Эти стихи являются документами человеческих бед. В них говорит живой мертвец: выходец из тюрьмы, он вышел из гроба. Свободный мыслитель, Антонио Серран де Красто родился слишком рано.

Воспоминание о тюрьме

Если день один страданья
Длится, словно годы бед,
Как же для меня тянулись
Без двух дней те десять лет!

Ведь на этот срок, сеньор,

Заживо был погребен я.
Для веселья был я мертв,
Жив — для одного страданья.

Этот долгий срок, сеньор,

Я в темнице задыхался,
Но не жалуюсь на мир, —
Только на мои деянья.

Всех детей лишился Иов.

О моих двух сыновьях
Я не говорю: есть муки,
О которых лишь молчат.

Антонио Жозэ да Сильва (Antonio Jos'e da Silva) 1705—1739 I

I

Бразилия была еще португальской колонией, когда в Рио-де-Жанейро, в семье адвоката, потомка марранов, родился Антонио Жозэ да Сильва.

Ему было только семь лет, когда, по обвинению в иудействе, его мать была арестована инквизицией и перевезена в Лиссабон, где ее бросили в один из застенков, известных под звучным именем masmorras.

Чтобы жить поближе к своей жене, Жоан Мендес да Сильва со всеми детьми поселился в Лиссабоне.

Через несколько лет, «примиренная с церковью», мать Антонио была выпущена на свободу.

Но вскоре ее опять арестовали. А вместе с ней и Антонио, которому исполнился уже двадцать один год. Студент канонического права Коимбрского университета, он приехал к родителям в Лиссабон на каникулы. Как и мать, он был обвинен в иудействе и заключен в тюрьму.

На допросах, увещевая и угрожая, инквизиторы требовали, чтобы он выдал своих родных. Как водится, нотариус инквизиции заставил его дать расписку: подсудимый признает, что, если произойдет членовредительство или смерть под пытками, вина будет его, подсудимого, а не инквизиторов и служителей, исполняющих свой долг, ибо он заслужил наказание. Его ждало неизбежное: он был вздернут на дыбу.

Долго после этого он не мог даже подписываться: ему вывихнули руку. Наконец его вывели в аутодафе, и в присутствии короля Жоана V, одетый в сан-бенито, он дал обещание никогда не выдавать тайн священного трибунала, после чего его объявили «примиренным с церковью» и освободили.

Через два года его мать перевели в тайные застенки, подвергли пытке на кобыле, потом объявили покаявшейся и выпустили на свободу.

II