В нашем поселке публика смешанная: несколько английских семей, живущих здесь постоянно, несколько датских, использующих свои дома как дачи; еще есть одна немка, а все остальные – испанцы, и лишь несколько из них живут тут все время, остальные же приезжают из Мадрида на праздники и каникулы. Поэтому большую часть года заселена лишь треть поселка, зато сейчас, летом, население начинает зашкаливать: приезжают не только сами владельцы домов, но и куча их друзей и родственников. И в одной трехкомнатной квартире на первом этаже одновременно тусуется двенадцать человек испанцев! Причем если все вместе хотят смотреть телевизор, то рассаживаются в гостиной и в небольшом садике в несколько рядов так, чтобы всем было видно…
Тут-то и начались проблемы между испанцами и англичанами. Испанцы, скажем, устраивают в общем саду барбекю, и, как это у них заведено, народ начинает подтягиваться на тусовку в районе двенадцати ночи. Часа в два ночи у них возникает желание послушать музыку, а в три – искупаться в бассейне. Все это обычно сопровождается радостными воплями детей мал мала меньше – они ведь, как известно, по ночам летом вовсе не спят, а живут в режиме взрослых. Бедные англичане при этом ворочаются в своих спальнях, проклиная всех и вся.
Зато на следующий день приходит их очередь отрываться: во время послеобеденной сиесты, когда все испанское население вымирает (а на самом деле просто укладывается спать), у бассейна начинают веселиться английские дети. Как и полагается – с криками и визгом и прямо под окнами любителей ночных барбекю. И сегодня наш взъерошенный сосед-испанец, обычно притворяющийся, что ни слова не говорит по-английски, не выдержал, выскочил на улицу и принялся на английских детей орать, причем на их языке, что повергло всех в изумление. Смысл его речей сводился к тому, что, если приехал в чужую страну, уважай ее обычаи. А в данном контексте: отправляйтесь по домам и укладывайтесь спать посреди бела дня! Понятное дело, английские дети посмотрели на него как на полоумного и продолжали веселиться. Они же на каникулах, да еще у бассейна – какое тут спать!
У нас есть соседка – английская девочка, живущая здесь постоянно и говорящая по-испански так же свободно, как по-английски. Разговаривает она на обоих языках презабавно: на английском – как настоящая кокни, а на испанском – с сильнейшим андалусийским акцентом, до недавнего времени считавшимся “крестьянским”, просторечным. Дело в том, что ее родители – кокни из Лондона, здесь же она большую часть времени проводит под присмотром нашего садовника Хуана и его жены, а они – типичные андалусцы.
Весь год она дружила с испанскими детьми, но, как только летом приехали англичане, все сразу изменилось: тут же образовались две враждующие детские группировки, и она без колебаний присоединилась к английской. И служит теперь обеим переводчицей – это в свои-то шесть лет!
Иногда, правда, и английские, и испанские дети сплачиваются для каких-нибудь совместных “проектов”. Сидим мы вчера с Джеймсом дома, вдруг раздается звонок в дверь. Открываем, а там восемь малышей. Они наперебой принимаются предлагать нам купить у них поделки собственного производства – из проволоки, цветов, листьев и прочей дребедени. Мы интересуемся, сколько стоит такое богатство, и самая старшая испанская девочка не моргнув глазом заявляет: “Все по десять евро!” (то есть примерно по четыреста рублей). Мы смеемся и говорим, что это вообще-то дороговато. Тогда она скидывает цену: “Ладно, два!” Сторговываемся на одном евро за кольцо из поникшего цветка, которое я беру у самого маленького и тихого ребенка. Мне тогда как бонус вручают еще и браслет из листьев, а потом, потеряв к нам с Джеймсом всякий интерес, дружно отнимают евро у малышки и отправляются звонить в соседнюю дверь.
А сегодня мы понимаем, что вчера дали слабину, когда к нам в дверь звонят опять. На этот раз девчонок двое – одна испанка, вторая англичанка. Они заявляют, что сейчас же и здесь же исполнят для нас песню и танец. И исполняют их прямо перед входом в дом. Мы им хлопаем, и Джеймс тянется за кошельком. Они страшно удивляются – явно не ожидали, что их выступление будет оценено в монетарном выражении, но от вознаграждения решают не отказываться.