Испанский садовник. Древо Иуды

Они долго смотрели друг на друга. Сердце в его груди готово было выскочить наружу от боли и восторга. Он начал нежно поглаживать ее руку.

– Я по-прежнему представляю наше будущее, – продолжила она мечтательно. – Все решено. Мы с тобой вместе.

А снаружи дождь с градом без устали колотил в окно, затем сверкнула молния и послышались раскаты грома. Мори слегка передернуло.

– Дорогой Дэвид, ты замерз. Прошу тебя, накинь плед.

– Холодновато. – К горлу подкатил комок, но Мори все равно сумел произнести резонно и скромно: – Если бы ты согласилась поделиться покрывалом, мы бы лежали рядышком и болтали… Нам еще многое нужно сказать друг другу.

Через секунду он уже лежал рядом с ней, но в полутьме почти неумышленно подхватил не только край покрывала, но и одеяло и простынь, которыми она укрывалась. Ее лицо оказалось рядом на подушке. В первую секунду она окаменела, ему даже показалось, что она перестала дышать, потом он почувствовал, как она дрожит, и поспешил ее успокоить.

– Дорогая, ты ведь знаешь, я не хочу тебя расстраивать.

– Но, Дэвид…

– Я дорожу тобой, как ничем на свете.

Постепенно, очень медленно, она расслабилась. Сквозь ее хлопковую ночную рубашку до него дошло тепло молодого тела. Дождь с шипением стекал в канавы, а гром гремел, и его раскаты эхом раздавались среди гор. Повернувшись на бок, он прижался губами к ее волосам.

– Дэвид, это неправильно, – произнесла она срывающимся голосом. – Прошу, не позволь нам совершить неправедный поступок.

– Дорогая, – сказал он с глубоким убеждением, – что в нем неправедного? Небеса уже смотрят на нас как на одно целое.

– Да, Дэвид, но, пожалуйста, давай подождем, дорогой.

– Разве ты меня не любишь?

– Люблю… люблю… так сильно, что даже сердце болит. Но потом мы пожалеем.

– Нет, дорогая Кэти, такая любовь, как наша, уже сама по себе – прощение.

– Но, Дэвид…

– К тому же мое… наше общее слово делает эту минуту священной. – Он чувствовал, что в ее душе происходит борьба, и торжественно прошептал: – Это не может быть неправильным, дорогая, если всего через несколько дней, чуть ли не часов, Уилли нас поженит.

Он обнял ее, вдыхая аромат свежей молодой кожи. Какой тоненькой и хрупкой она была, какой молодой, и как сильно билось ее сердечко о его грудь, словно птица, пойманная в клетку!

– Нет, Дэвид, милый.

Но победила природа, освободив ее от угрызений совести. Вздохнув, она обняла его за шею обеими руками и страстно поцеловала.

– Ничего не могу поделать. Я так сильно тебя люблю… что просто умру.

В нем восторжествовало сознание своей полной правоты. Ласковым нашептыванием он попытался унять ее дрожь. Чистое слияние двух любящих – никакой не грех, а скорее благословение, почти акт обожествления – так, кажется, недавно говорили на каком-то суде. Мягко заключив ее в объятия, он действовал почти с молитвенной нежностью. Какое же наслаждение вкусить наконец неспешно растущий восторг, овеянный благочестием. Позже, почувствовав ее слезы на своей щеке, он вздохнул, умиротворенный, но все еще пылая страстью.

– Ты плачешь. Но почему, дорогое дитя?

– Я боюсь того, что мы натворили, Дэвид.

– Разве тебе не было хорошо, любовь моя?

– Да, было. – Ее голос заглушала подушка. – Но мы совершили грех, Дэвид, и Бог нас накажет.

– Нет, дорогая. Он знает. Он поймет. И если ты еще сомневаешься, правильно ли поступила, то сама знаешь, мы все исправим.

Она не такая, как ее мать, мечтательно подумал он, словно заметил промелькнувшую перед ним тень. Мэри ни о чем не сожалела, хотя тоже в конце жизни стала набожной.

– Не плачь, дорогая, – ласково произнес он, вытирая ей разгоряченное личико краем смятой простыни. – Подумай о нашей работе… о счастье, которое ждет нас впереди.

– Да, Дэвид. – Послушно стараясь унять слезы, она прижалась к нему. – Я попробую… представить нас с тобой, Дэвид, в маленькой миссионерской церкви.

Глава XIII