Исполинское радио

Он унес вещи в лифт и вернулся за подносом.

— С праздником, Чарли, — кричали Фуллеры, и Чарли захлопнул дверцу шахты. Он понес обед и подарки в вахтерскую и вскрыл коробку, предназначавшуюся для него лично. В ней лежал бумажник из крокодиловой кожи с инициалами мистера Фуллера в одном из уголков. У них на обед был тоже гусь. Чарли оторвал кусок мяса руками и запил его коктейлем. Раздался звонок. Он снова поднялся. На этот раз вызывали Уэстоны.

— С праздником, Чарли, — сказали они, поднесли ему коктейль со взбитым белком, кусок индейки и подарок — еще один халат. Затем позвонили из седьмой, и он получил там обед и кое-какие игрушки для детей. Затем позвонила четырнадцатая, и, когда он поднялся, в передней стояла миссис Хьюинг, в легком халате, держа в одной руке пару сапог для верховой езды и несколько галстуков в другой. На лице ее были следы недавнего хмеля и слез.

— С праздником, Чарли, — сказала она нежно. — Я хотела подарить вам что-нибудь и все утро думала о вас; я обыскала всю квартиру, и вот все, что я нашла подходящего для мужчины. Мистер Брюер больше ничего не оставил. Вам, наверное, сапоги ни к чему, но вот галстуки, может быть, пригодятся?

Чарли взял три галстука, поблагодарил ее и поспешил в лифт, так как кто-то уже нетерпеливо его вызывал.

К трем часам дня вся вахтерская была уставлена подносами. Они уже не умещались на столе, и на полу от них становилось тесно. Их скопилось четырнадцать штук, а звонок все звонил да звонил. Едва примется Чарли за один обед, как уже надо отправляться за следующим, и в разгаре ростбифа от Парсонов он поднимался к Деполям за сладким. Всякий раз он запирал дверь вахтерской, ибо понимал, что милосердие — дело интимное и что его благодетели были бы огорчены, если бы узнали, что не они одни пытались утешить его в одиночестве. Тут были гуси и индейки, куры и фазаны, вальдшнепы и голуби. Тут были форель и семга, моллюски под кремом и устрицы, омары, крабы, снетки и креветки. Пуддинг из слив, пирожки с мясом, муссы, слоеные торты, бисквиты, эклеры, пирожные с кремом и целые моря растаявшего мороженого. У него образовался склад халатов, носков, галстуков, запонок, носовых платков, а кто-то, спросив, каков номер его воротника, вынес ему три зеленые рубашки. Тут был и стеклянный чайник, наполненный, как гласила этикетка, жасминовым медом, четыре бутылки одеколона, алебастровые подставки для книг и дюжина кухонных ножей. Лавина милосердия, которую Чарли навлек на себя, заполнила весь чулан, и было даже немного жутко — он словно задел какую-то пружину в женском сердце, которая грозила засыпать его халатами и едой. Запасы еды почти не сокращались, потому что все порции были чудовищно большие. Люди, очевидно, думали, что одиночество вызывает волчий аппетит. Он не успел распаковать подарки для воображаемых детей, но вино выпил все, и кругом него выстроились рюмки, бокалы и стопки из-под мартини, рома, виски, шампанского с малиной и всевозможных коктейлей.

Лицо его пылало. Он любит людей, и люди любят его. Какая интересная у него жизнь, какая удивительная и яркая! Сколько невероятных приключений и необычайных встреч! А его профессия, это постоянное преодоление высоты — сотни футов опаснейших путешествий по вертикали, — ведь все это требовало сообразительности и отваги летчика. Неприятные стороны жизни — зеленые стены меблированных комнат, долгие месяцы безработицы — все растаяло бесследно. Никто его не вызывал, но он сам зашел в лифт и на максимальной скорости поднялся на верхний этаж, а потом — вниз, и еще раз вверх, вверх и вниз, вверх и вниз, — чтобы испытать свою удивительную власть над пространством.

Позвонили из двенадцатой, и он на мгновение остановился, чтобы прихватить миссис Гэдсхилл. Когда лифт начал спускаться, он вдруг в порыве восторга отпустил ручки управления и крикнул:

— Пристегните ремни, миссис Гэдсхилл! Мы сейчас сделаем мертвую петлю!

Миссис Гэдсхилл взвизгнула и зачем-то села на пол кабины. «Отчего это она вдруг так побледнела? — подумал Чарли. — И зачем она села на пол?». Миссис Гэдсхилл взвизгнула второй раз. Чарли мягко и, как ему показалось, виртуозно, остановил лифт и открыл дверь.

— Простите меня, миссис Гэдсхилл, — сказал он смиренно. — Я не хотел вас пугать, я просто пошутил.

Она взвизгнула третий раз, выбежала в вестибюль и принялась громко звать управляющего.

Управляющий тут же уволил Чарли и встал у лифта сам. На минуту Чарли сделалось не по себе: неужели он — безработный? Это было его первое столкновение с человеческой низостью в тот день. Он уселся у себя в вахтерской и принялся грызть палочку от детского барабана. Пьяный восторг начал понемногу утихать, и он инстинктивно чувствовал, что где-то притаилось и поджидает его горькое похмелье. От обилия подарков и еды он раскис, почувствовал себя виноватым. Он горько раскаивался в том, что солгал, будто у него есть дети. Он ведь одинокий человек с самыми простыми запросами. Зачем понадобилось ему злоупотреблять добротой людей, населяющих все эти этажи? Пропащий он человек!