Исполинское радио

В семь часов утра она встает, включает радио и одевается. Потом будит детей и готовит завтрак. В восемь часов сажает сына на школьный автобус и, возвратившись, принимается заплетать косы девочке. В половине девятого я ухожу, но знаю, что каждое движение Этель связно с хозяйственными хлопотами, приготовлением обеда, хождением по магазинам и возней с детьми. Я знаю, что по вторникам и четвергам, между одиннадцатью и двенадцатью, она идет в крупный продовольственный магазин; что от трех до пяти в хорошую погоду она сидит на одной и той же скамейке в одном и том же скверике; что в понедельник, среду и пятницу она убирает квартиру, а в дождливые дни чистит ножи, вилки и серебряные подсвечники. Когда я прихожу домой в шесть часов, она обычно моет овощи или колдует над плитой. Потом, после того как дети, сытые и чистенькие, лежат в своих постельках, а в столовой накрыт стол, она останавливается посреди комнаты, словно потеряла что-то или забыла; и я знаю, что если в эту минуту глубокой задумчивости я попытаюсь с ней заговорить или дети станут звать ее, она все равно не услышит. Но это всего лишь минута. Она зажигает четыре белые свечи в серебряных подсвечниках, и мы усаживаемся за свою скромную трапезу.

Раза два в неделю мы ходим в гости и примерно раз в месяц принимаем гостей. Видимся мы обычно с теми из наших знакомых, кто живет по соседству. Так удобнее. Мы часто бываем у Ньюсомов. Эта гостеприимная чета живет совсем близко, за углом. На вечерах у них всегда многолюдно, публика самая пестрая, и дружба завязывается легко и незаметно.

На одной из таких вечеринок мы почему-то — я так до сих пор и не знаю почему — подружились с доктором Тренчером и его женой. Насколько я помню, инициатива в этой дружбе принадлежала миссис Тренчер, которая после первой же встречи принялась названивать Этель. Мы у них часто обедали, они тоже бывали у нас, а иногда вечерком доктор Тренчер, прогуливая таксу, заглядывал к нам один. Человек он симпатичный, а доктора говорили, что он и врач хороший. Тренчеру около тридцати лет, его жене — побольше.

Я бы назвал миссис Тренчер дурнушкой, однако трудно сказать, чего ей не хватает. Она маленькая, неплохо сложена, у нее правильные черты лица, и я думаю, что все дело в ее чрезмерной застенчивости и преувеличенно низком мнении о себе. Доктор Тренчер не пьет и не курит, и, может быть, поэтому худощавое лицо его всегда выглядит таким свежим, а взгляд голубых глаз так ясен и тверд. Впрочем, моложавость доктора так же, как непривлекательность миссис Тренчер, вероятно, обусловлена причинами внутренними, а не внешними. Он обладает тем особым оптимизмом, который присущ всем преуспевающим врачам; смерть для него лишь досадная неудача, и он убежден, что в принципе всякая болезнь поддается лечению.

Тренчеры тоже живут неподалеку от нас, в старомодном удобном особняке, без затей. Но того человеческого тепла, которое излучают его обитатели, не хватает на весь дом с его большими комнатами и мрачными коридорами.

Побывав у них, уходишь с ощущением, что видел множество нежилых комнат. Миссис Тренчер, должно быть, привязана ко всему, что ей принадлежит: к платьям, драгоценностям, безделушкам и старенькой таксе Фрейлейн. За столом она кормит Фрейлейн исподтишка, словно ее за это наказывают, а после обеда переходит на диван, и Фрейлейн устраивается рядом. Как-то вечером, взглянув на миссис Тренчер и увидев в зеленоватом отблеске телевизора ее изможденное лицо и худые руки, которыми она гладила Фрейлейн, я понял, что передо мной добрая и очень несчастная женщина.