Исполинское радио

Миссис Тренчер заводила с Этель длинные телефонные разговоры по утрам, приглашала ее на завтраки, звала на утренние спектакли. А Этель днем всегда некогда, и она терпеть не может длинных разговоров по телефону — так по крайней мере она говорит. Этель утверждает, что миссис Тренчер — неугомонная и назойливая сплетница. Однажды под вечер на скверике, куда Этель ходит с детьми гулять, появился доктор Тренчер. Он проходил мимо, увидел ее, подсел, да так и просидел с ней, пока не наступило время вести детей домой. Через несколько дней он снова пришел и с тех пор, как сообщила Этель, стал наведываться туда чуть ли не каждый день. Этель решила, что у него, должно быть, не очень много больных и что от скуки он рад болтать с кем угодно. Потом однажды, когда мы с Этель мыли посуду, она задумчиво сказала, что Тренчер как-то странно держится: «Смотрит, смотрит на меня, а потом вздыхает». Я знаю, в каком виде моя жена появляется в скверике: в стареньком клетчатом пальтишке, в калошах и в моих солдатских перчатках; на голове — косынка. Скверик же — просто-напросто огороженный мощеный пустырь, зажатый между трущобами и рекой. Трудно было допустить, чтобы холеный, щеголеватый доктор в самом деле влюбился в Этель. Несколько дней она не говорила о нем, и я решил, что их встречи прекратились. В конце месяца был день рождения Этель. Я совсем о нем позабыл, но когда вернулся в тот вечер домой, в столовой всюду стояли розы. От Тренчера, пояснила она. Я досадовал на себя за то, что забыл о дне ее рождения, и поэтому розы Тренчера рассердили меня. Я спросил ее, виделась ли она с ним последнее время.

— Еще бы, он чуть ли не каждый день приходит на скверик. Ах да, я ведь тебе не говорила! Он признался мне в любви. Он меня любит. Он жить без меня не может. Он готов шагать по раскаленным углям, чтобы только услышать мой голос. — Она засмеялась. — Так он говорит.

— Когда он это говорил?

— И в скверике. И когда провожал домой. Вчера.

— Когда же он сделал это открытие?

— В том-то и штука! Он знал, что любит меня, еще до того, как мы познакомились у Ньюсомов. Недели за три до того он увидел меня на автобусной остановке и понял, что любит. Он, конечно, сумасшедший.

В тот вечер я был истерзан мыслями о налогах и неоплаченных счетах, и из-за страшной усталости я не мог отнестись к признанию Тренчера всерьез: я видел тут смешное недоразумение, и только. Я считал, что, как все люди, он опутан сетью обязательств, денежных и моральных, и что влюбиться в женщину, которую он увидел на улице, для него так же невозможно, как отправиться гулять пешком по Французской Гвиане или переехать в Чикаго и там начать новую жизнь под новой фамилией. Вся эта сцена в скверике представлялась мне одним из тех случайных эпизодов, из которых сплетается жизнь большого города. Слепой просит вас перевести его через улицу и в ту самую минуту, когда вы собираетесь с ним расстаться, хватает вас за руку и принимается горько жаловаться на жестокость и неблагодарность своих детей; или вы отправились в гости, поднимаетесь на лифте, и вдруг лифтер поворачивается к вам и сообщает, что у его внука полиомиелит. Город полон случайных признаний, едва слышных криков о помощи, он кишит прохожими, которые при первом же намеке на сочувствие расскажут вам свою жизнь. Тренчер в моих глазах был, по существу, таким же лифтером или слепым. Его признание имело не больше отношения к нашей жизни, чем встреча с этими случайными людьми.

Миссис Тренчер больше не звонила, и мы перестали ходить к ним, но изредка, когда я опаздывал на службу, я видел доктора в автобусе. Он в этих случаях проявлял вполне естественное замешательство; впрочем, утренний автобус обычно бывал переполнен, и нам без труда удавалось избегать встречи лицом к лицу.

Примерно в это время я совершил деловую оплошность, которая обошлась фирме в несколько тысяч долларов. Не то чтобы это грозило мне увольнением, но такая возможность всегда где-то маячит у меня в сознании. По этой ли причине или просто оттого, что я вечно поглощен необходимостью зарабатывать все больше и больше денег, только я позабыл об эксцентричном докторе. Целых три недели Этель ни разу не упоминала о нем. Но вот как-то вечером я сижу с книгой и вдруг замечаю, что она стоит у окна и смотрит на улицу.

— А он и вправду тут!

— Кто?

— Тренчер. Поди сюда. Вон, видишь?

Я подошел к окну. На тротуаре на другой стороне улицы виднелось всего трое прохожих. Различить, кто они такие, в темноте было нельзя. Но один из тех — тот, что шагал к перекрестку, — вел на поводке таксу, и поэтому его можно было принять за Тренчера.

— Ну и что ж такого? — сказал я. — Просто прогуливает собаку.

— Это сейчас, а когда я выглянула, он не прогуливал собаку, а стоял на тротуаре и глазел на наши окна. Он так мне и говорил. Он говорил, что ходит сюда смотреть на свет в наших окнах.

— Когда он это говорил?

— Да в скверике.

— Я думал, ты теперь ходишь в другой сквер.