Испорченная кровь

И случилось так, что в середине июня, как раз перед полуднем, из Schwemme, то есть из распивочной немецкого ресторана на Пршикопах, вышел бурш корпорации «Арминия», в голубой шапочке и с коричнево-бело-синей розеткой, слегка, по-видимому, на взводе, ибо шагал он вразвалку и громко сам с собой разговаривал. Проходя мимо магазина Борна, он наткнулся на человека в рабочей блузе, который остановился на тротуаре и, кепкой прикрываясь от ветра, раскуривал трубку. Рабочий, хотя и не был виновником столкновения, отступил, сказавши «пардон», но бурш, размахнувшись, вытянул его палкой по спине, присовокупив:

— Я тебе покажу «пардон», чешская скотина!

Обозленный таким обращением, рабочий замахнулся на студента, а тот, отступив на шаг, снова ударил его палкой, теперь уже по голове, на что рабочий ответил ударом под ложечку.

До этого момента ход событий, хотя и носивший грубый и насильственный характер, был вполне ясен, зато в следующее мгновение все смешалось в круговороте бешеных страстей, и стычка двух человек превратилась в побоище на всей улице. Буршей вдруг оказалось двое, — на подмогу кинулся кто-то из приятелей, — но оба были совершенно одинаковы: одинаковые шапочки, и под козырьками этих шапочек одинаково круглые, украшенные шрамами и светлыми усиками лица, — и никто, пожалуй даже сам пострадавший рабочий, не мог бы сказать наверняка, кто из них начал драку, а кто помогал. Обоим буршам пришлось одинаково туго: хотя они поспешно отступили к фонарному столбу, чтобы прикрыть тыл, и сначала доблестно отбивались палками, но хватило их ненадолго, и защищаться они больше не могли: разъяренная толпа сомкнулась вокруг них тесным кольцом, так что им невозможно было даже размахнуться, и десятки кулаков и палок обрушились на их головы, лица и животы, — каждый лупил буршей, как мог. И вот раздался страшный, леденящий душу крик, рев разъяренной толпы, в котором, несмотря на нестройность множества голосов, отчетливо слышалось:

— На фонари! На фонари их!

Мы так подробно описываем это отвратительное происшествие не только потому, что оно наводит на размышления о том, к каким странным и неожиданным осложнениям привело упомянутое «требование нашего просвещенного века» создать чешский университет, но еще и по той причине, что инцидент этот тесно связан с судьбой нашего героя Яна Борна, перед магазином которого он произошел и в магазине которого закончился. Толпа, как мы видели, была взбешена, и, окажись под рукой веревка, оба бурша, быть может, в самом деле повисли бы на фонарях, но что поделаешь, Прага не Чикаго, и у чехов нет практики в таких делах. Люди оглянуться не успели, как нагрянули «хохлатые», то есть полицейские, и, раздавая удары саблями плашмя, без особых усилий пробились к окруженным буршам. Как на другой день писали «Народни листы», оба раненых бурша были отведены в безопасное место, в известный магазин Борна, куда и был вызван врач, оказавший им первую помощь.

Это была ужасная, коварная, гибельная для Борна формулировка. Стоило написать, что полицейские отвели пострадавших буршей в магазин Борна и властью своей заставили хозяина вызвать врача, и все было бы в порядке. Но репортер не упомянул о полицейских, и получилось худо. Ненавистный враг укрылся у Борна, нашел у него убежище и помощь, — этого было достаточно, чтобы озлобленные, остервеневшие от ненависти пражане объявили Борна изменником делу народа, дезертиром и прислужником наглых буршей. И Борн, тот самый Борн, который девятнадцать лет назад поразил Прагу неслыханной смелостью, выставив фирменные вывески не только на чешском, но и на русском и польском языках, Борн, которого пражане за это проявление славянского духа наградили и продолжали награждать неизменной благосклонностью, в тот июньский день, когда появилась эта коварная заметка, обнаружил, что выручка, в последние годы процветания постоянно державшаяся на солидном, с небольшими сезонными отклонениями, уровне, упала почти на треть, — и в главном магазине на Пршикопах, и в филиалах в Рыхлебове и на Виноградах. Обороты венского филиала оставались пока неизменны.

Борн сначала не понял, почему это произошло, и смекнул, в чем дело, лишь когда заметил, как холодно стали здороваться с ним некоторые приятели и знакомые; многие из тех, кто еще недавно раскланивался с ним, теперь обходили его стороной или делали вид, что не замечают.