Испорченная кровь

Но торговля не шла, и вывеска с честным славянским именем, словно сама понимая, что предприятие страдает по ее вине, выглядела угрюмо, трескалась, желтела, становилась все непригляднее. Поэтому, когда приблизился упомянутый юбилей, Борн, решив идти в ногу с веком, заказал в Вене вывеску новую, более современную — уже не деревянную, крашеную, а из толстого зеркального стекла в бронзовой раме, с золотыми буквами на рубиновом фоне. Эти золотые буквы, разумеется, стоили дорого, и не удивительно, что Борн несколько сократил свое имя: вывеска гласила:

Я. БОРН

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СЫН ЛИЗЫ

Г л а в а п е р в а я УЧИТЕЛЯ МИШИ БОРНА

1

Итак, убедившись, что Гана, — которая, как известно, всегда и во всем была права, — не ошиблась и на сей раз, уговаривая мужа доверить неполноценного сына от первого брака опытным воспитателям, Борн, сразу же после истории с портмоне Марии Недобыловой, списался с директором венского исправительного интерната, известного под названием «Graues Haus», («Серый дом»), об отличной репутации которого Гана уже давно была осведомлена. На письмо, в котором Борн с мужественной прямотой, хотя и с сокрушенным отцовским сердцем, описал недостатки Мишиного характера, его болезненную замкнутость, коварство и умственную ограниченность, связанную со склонностью к воровству, вскоре пришел благоприятный ответ, — что места в интернате, правда, все уже заняты и, согласно лечебно-педагогическим принципам интерната, переполнение классов не допускается, но, поскольку, как это следует из письма господина Борна, речь идет о весьма нуждающемся в исправлении мальчике «aus einer höchst ehrwürdigen Prager Familie» — «из весьма почтенного пражского семейства», дирекция готова закрыть глаза на нарушение устава и принять Мишу Борна на воспитание. Она вынуждена, однако, предупредить господина Борна, что лечебно-воспитательный процесс даст успешные результаты лишь при условии, что родители никоим образом не станут в него вмешиваться, что общаться они с воспитанником будут как можно меньше и всякий раз лишь с согласия дирекции интерната, а если потребуется, то в присутствии одного из воспитателей. Мальчик должен жить в интернате безвыездно, то есть и в каникулярное время, вплоть до полного выздоровления, а предпочтительнее — до успешного окончания школьного курса и получения аттестата зрелости, каковой, как можно убедиться из прилагаемого проспекта, равноценен аттестату любой средней школы.

Из «прилагаемого проспекта» следовало также, что пребывание в интернате стоит девяносто шесть гульденов в месяц для всех воспитанников без исключения. Сумма немалая, но зато у Борна совесть была чиста — как всегда, он сделал для сына все, что было в его финансовых возможностях, и может быть уверен, что соучениками Миши будут мальчики из «весьма почтенных семей», как и сам Миша.

Лечебно-воспитательный интернат был расположен в новом квартале Вены, Герстхофе, на запад от Веринга, в живописной холмистой местности, под горой Шафберг, вершина которой, как говорят, достигает той же высоты, что и шпиль собора св. Стефана. Это было двухэтажное, похожее на замок, серое здание с двумя крыльями — одним длинным, образующим фасад, и более коротким боковым, так что в плане дом напоминал огромное лежачее «Г». Первоначально задуманы были два боковых крыла, с тем чтобы выстроить дворец в форме буквы «П», но высокородный владелец скоропалительно разорился и был вынужден прежде времени прекратить строительство. К замку прилегал большой дубовый парк, еще недавно, по слухам, очень красивый, а ныне уже поредевший от беспощадных вырубок. Парк был огорожен высокой и прочной каменной стеной, которая, впрочем, потеряла всякий смысл после того, как дирекция интерната решила, используя массовое заселение окрестностей Вены, снести северо-западную часть стены и распродать эту дальнюю часть парка под застройку.

Из окон главного крыла открывался вид на Вену, лежащую как на ладони, — огромное скопище однообразных домов, несколько церковных шпилей, вознесшихся над серым нагромождением крыш, да неясная лента Дуная, наискосок пересекающая горизонт. Днем — бесформенное необозримое море крыш, по вечерам город превращался в прекрасный геометрический узор, образуемый сотнями тысяч светящихся точек, сгруппированных то бесконечными прямыми, то изящно изогнутыми линиями, в сплетении которых выделялся, сверкая огнями, Шенбруннский проспект, нацеленный на императорский дворец. Вена, серая и скучная днем, хорошела и оживала только к ночи.

Главою интерната с момента его основания, то есть вот уже двадцать лет, был заслуженный педагог, советник просвещения, профессор Пидолл, — человек меланхолический, чья жизнь, отданная исправлению неверно воспитанных или дефективных отпрысков богатых семейств, привела его к выводу о тщете всех человеческих дел, среди которых дело воспитания, конечно, — самое тщетное. «Трудно, — говаривал он, — в ненормальных условиях готовить ненормальных детей к нормальной жизни!»