Исповедь

«Интерес буржуазии в революции 1789 г., — говорят они, оперируя понятиями оппонентов, — далекий от того, чтобы быть «неудачным», все «выиграл» и имел «действительный успех», как бы впоследствии ни рассеялся дым «пафоса» и как бы ни увяли «энтузиастические» цветы, которыми он украсил свою колыбель. Этот интерес был так могуществен, что победоносно преодолел перо Марата, гильотину террористов, шпагу Наполеона, равно как и католицизм и чистокровность Бурбонов». И если говорить о неудачах революции, о неудовлетворении интереса массы, то объясняется это не ее «энтузиазмом», а тем, что «для самой многочисленной части массы, части, отличной от буржуазии, принцип революции не был ее действительным интересом, не был ее собственным революционным принципом». Будущие вожди пролетариата предсказывают, что вместе с основательностью исторического действия будет расти и объем массы, делом которой оно является. На пролетариат они возлагают историческую миссию — привести в исполнение приговор, который частная собственность, порождая пролетариат, выносит себе.

Одновременно с развертыванием битв на философском поприще за утверждение принципов нового мировоззрения Маркс тщательно исследует природу классовой борьбы, механизм развития революционных ситуаций. В парижском изгнании его внимание приковано прежде всего к социальному взрыву огромной силы, сотрясшему за четверть века до его рождения сами устои французского абсолютизма. Он хочет знать, как протекала борьба якобинцев с жирондистами, и составляет конспект мемуаров члена Конвента Левассёра; его интересуют радикальные мысли, намерения, действия якобинских вождей — и он изучает произведения Робеспьера, Сен-Жюста, Демулена. Возникает замысел «Истории Конвента» с необходимыми выводами из ее драматических уроков; к сожалению, осуществить его не удается, хотя парижская пресса сплетничала, что в брюссельское изгнание он якобы отправляется лишь затем, «чтобы завершить там это свое исследование». Если бы! Дело поворачивалось совсем иной стороной.

Прусские и французские власти, недовольные его политическими действиями, раздраженные острыми выступлениями редактируемой им газеты («хуже любого французского листка периода первой революции» — ужасалась реакция), добились высылки из Франции и его, и коллег по редакции. Пришлось «нижайше просить» короля Леопольда позволить «проживание в Бельгии». Король, конечно, остается глух, но в полицейском управлении требуют письменного обязательства «не печатать в Бельгии ничего, относящегося к текущей политике». Европейские правители уже начинают ощущать разящее острие Марксова пера.

Что же до уроков революционной истории, то он еще к ним обратится не раз, и даже очень скоро. Как только схлынет волна революции 1848–1851 годов, Маркс тут же, по горячим следам событий, примется за ее глубочайший анализ, кристаллизуя важнейшие положения исторического материализма, теории классовой борьбы, учения о диктатуре пролетариата. И он вспомнит жестокие уроки, преподанные историей революционерам прошлой эпохи, он вспомнит восемнадцатое брюмера — один из последних дней уходящего века, когда военная диктатура поставила внушительную точку в конце эпохи, завершив уже и процесс буржуазной контрреволюции. Имя того мрачного дня Маркс поставит в заголовок своей принципиально важной книги и начнет с того, что позор новой буржуазной революции назовет вторым изданием событий восемнадцатого брюмера.

Беседа в брюссельской таверне.

К. Маркс и Ф. Энгельс — творцы «Манифеста Коммунистической партии».

Вспомнит он и оброненную Гегелем фразу о том, что все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. «Он забыл прибавить, — заметит Маркс, — первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса» и составит эту параллель: «Коссидьер вместо Дантона, Луи Блан вместо Робеспьера. Гора 1848–1851 гг. вместо Горы 1793–1795 гг., племянник вместо дяди. И та же самая карикатура…»

И мощными сочными мазками Карл Маркс — этот Шекспир революционной публицистики — беспощадно прорисовывает все мелкодушие и ограниченность буржуазных низвергателей, которые в момент глубоких социальных катаклизмов «боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы,' чтобы в этом, освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории». Маркс решительно противопоставляет буржуазной революции революцию пролетарскую и по сути своей, и по характеру, и по духу, и по всей своей драматургии. Новая социальная революция, говорит он, может черпать поэзию только из будущего, а не из прошлого…