Исповедь

Я щелкнул по картинке, чтобы рассмотреть снимок отдельно от остальных и увеличить лицо Поппи. Она была явно моложе – хотя и не очень, возможно, лет в двадцать с небольшим – и определенно несчастна. В то время как все остальные блистали своим богатством, счастливо улыбаясь в камеру, Поппи смогла лишь поджать губы, а глаза были устремлены куда-то за спину фотографа, словно она была поглощена чем-то, доступным только ее взору.

Волна непрошеной ревности и подозрительности поднялась в моей груди. Был ли ее взгляд направлен на Стерлинга? Судя по тому немногому, что я знал, он должен был присутствовать на подобном мероприятии. А может, она просто представила свое собственное несчастное, безрадостное будущее, прописанное в карточках рассадки гостей и меню.

Весь остаток вечера, пока я готовился к встрече с молодежной группой, эта фотография не выходила у меня из головы. Я также думал о Поппи, о том, что увижу ее в четверг, и каждые несколько минут ловил себя на том, что улыбаюсь без всякой на то причины, просто потому, что снова ее увижу.

Сегодня вечером в молодежной группе мы говорили об искушении Иисуса в пустыне, и в драматическом повороте событий прошлой недели я почувствовал себя полностью оторванным от библейских стихов. Я не был в пустыне… Я был вместе с шелестящими зелеными листьями и чистой журчащей водой.

«Что изменилось, – задался я вопросом, – между прошлой неделей и этой, между вчерашним днем и сегодняшним?»

Все случилось прошлым вечером. Все дело в молитве, в присутствии высших сил, в запахе ее волос. В поцелуе, который соединил физическое и духовное начала. Они больше не разделялись, а стали одним целым… И в результате этого мои чувства к ней прояснились, они больше не были чертовски запутанными, они стали чудесными. Потрясающими. Не в смысле крутости, а в том, что они наполнили меня восхищением.

Поппи наполнила меня восхищением. Она заставила меня взглянуть на мир с обновленным чувством изумления, где каждое дерево стало зеленее, каждый угол – острее, где каждому человеку стало приятнее и радостнее оказывать помощь.

Однако это не значило, что чувство вины исчезло. Я метался от фантазий к угрызениям совести, наказывая себя новыми пробежками, отжиманиями, рутинной работой в церкви, проводя часы в молитвах и поисках ответа.

Зачем Богу приводить Поппи ко мне, если я не должен был в нее влюбляться?

В сущности, было ли это так ужасно для духовного лица – заниматься сексом? Протестанты же занимались этим на протяжении полутысячелетия и казались обреченными на ад не больше, чем католики.

И так ли уж неправильно было хотеть и того и другого? Я хотел возглавлять эту церковь, мечтал помогать людям найти Бога. Но, черт возьми, я также желал Поппи и считал несправедливостью то, что мне приходилось выбирать.

Бог не ответил. Какое бы чудо ни происходило в церкви в последнюю пару недель, оно скрылось от меня, и в некотором смысле это и было ответом.

Мне суждено было разобраться во всем самому.

XII

В четверг я чувствовал себя словно зверь, загнанный в клетку.

Я пытался смотреть Netflix, пробовал читать. Мой дом просто сиял чистотой, а газон был идеально подстрижен. Единственное, о чем я мог думать, – это Поппи и то, что увижу ее сегодня вечером.

Я наконец сдался и отправился в свою комнату. Сел на стул у кровати и расстегнул молнию на джинсах. Весь день я находился в слегка возбужденном состоянии, и одной мысли о мастурбации (в чем я в основном отказывал себе последние три года) было достаточно, чтобы возбудиться до конца. Я сжал свой член в кулаке и пару раз провел вверх-вниз, вспоминая, как влажная киска Поппи прижималась ко мне. Откинувшись на спинку стула и стиснув зубы, я наконец смирился и потянулся за телефоном.

Она ответила после второго гудка.

– Алло. – Этот голос, который звучал по телефону еще более хрипло. Я обхватил член рукой и медленно погладил.

– Ты где?

– В клубе. – Я слышал, как она передвигается, как будто отходит в более уединенное место, чтобы поговорить. – Но я почти закончила. Что происходит?

Я замялся. Боже, это был полный идиотизм, но я хотел слышать ее голос, пока доводил себя до разрядки.

– Я твердый, Поппи. Я такой, мать твою, возбужденный, что не могу ясно мыслить.

– Э-э-э, – произнесла она, затем в ее голосе отразилось понимание: – О, Тайлер, ты…

– Да.

– Как? – спросила она, и я слышал, что она снова куда-то идет, а затем то, как закрылась дверь. – Где?

– Я в своей спальне. Со спущенными джинсами.

– Твои ноги разведены в стороны? Ты откинулся назад или сидишь? – ее вопросы были пронизаны желанием, страстью. И я сжал себя еще крепче.

– Я откинулся на спинку стула. Да, мои ноги широко расставлены. Я вспоминаю, как ты сидела между ними и отсасывала мне.

– Я хочу снова это сделать, – промурлыкала она, и каким-то образом я понял, что она тоже трогает себя. – Я хочу провести языком от основания твоего члена до самого кончика. Хочу взять тебя глубоко в рот.

– Я тоже этого хочу.

– Ты используешь всю ладонь или только пальцы?