Исповедь

Я поднялся по лестнице и, войдя через заднюю дверь дома священника, поплелся через кухню, освещенную голубоватым сиянием раннего рассвета. У меня еще была пара часов сна до утренней мессы, и я надеялся: утром что-то изменится и будущее станет более ясным, – но понимал, что этого не произойдет, и эта мысль сильно меня удручала.

– Поздняя ночка?

У меня чуть сердце не остановилось.

Милли сидела в моей гостиной в полутьме, одетая в такой же темный спортивный костюм.

– Милли, – произнес я, пытаясь не показать, что чуть не описался от неожиданности, – что ты здесь делаешь?

– Я гуляю каждое утро, – сказала она. – Очень рано. Не думаю, что ты когда-нибудь замечал, если учесть, что ты спишь до упора.

– Я не замечал, ты права. – «Неужели она приглашает меня сейчас на прогулку?»

Милли вздохнула.

– Отец Белл, я знаю.

– Прошу прощения?

– Я знаю о тебе и Поппи. Видела, как ты крадешься по утрам в парке.

«Вот дерьмо, дерьмо, дерьмо».

– Милли…

– Не надо, – она подняла руку.

Я тяжело опустился на стул, отчаяние и паника сжали сердце стальной хваткой. Кто-то узнал, кто-то узнал, кто-то узнал. Конечно, этому суждено было случиться. У меня никогда не было такой роскоши – самому сделать выбор, как все это произойдет, и я был долбаным идиотом, если когда-либо думал иначе.

Я посмотрел на нее обезумевшим взглядом, и мои следующие слова были далеки от чего-то милосердного, доброго или неэгоистичного, это был чистый инстинкт самосохранения.

– Милли, пожалуйста, ты не можешь никому рассказать. – Я опустился перед ней на колени. – Пожалуйста, пожалуйста, не говори епископу, я не знаю, как смогу жить с самим собой…

Но потом я замолчал, потому что делал не что иное, как умолял благородную женщину отказаться от своей чести, и все это ради нераскаявшегося грешника.

– Прости меня, пожалуйста, – сказал я вместо этого. – Ты, должно быть, думаешь, какой я ужасный, мерзкий человек… Мне так стыдно. Я даже не знаю, что сказать.

Она встала.

– Можешь сказать, что впредь будешь осторожнее.

Я поднял на нее глаза.

– Что?

– Святой отец, я пришла сюда, чтобы предупредить тебя, и есть причина, по которой я это сделала, вместо того чтобы пойти к епископу. Ты нужен этому городу, и ему определенно не нужен еще один скандал из-за священника. – Она покачала головой с легкой улыбкой. – Особенно, когда речь идет о чем-то столь безобидном, как влюбленность во взрослую женщину, которая была бы идеальной для тебя… если бы ты не был священником.

– Милли, – произнес я надломленным от отчаяния голосом, – что мне делать?

– У меня нет для тебя ответа, – сказала она, направляясь к двери. – Я лишь знаю, что тебе стоит поскорее принять решение. Такие вещи никогда не остаются тайными, святой отец, как бы сильно ты ни старался их скрыть. И такая женщина, как она, ни за что не захотела бы быть твоей тайной любовницей до конца своих дней. Она стоит гораздо большего.

– Так и есть, – эхом отозвался я. Осознание того, что я ничем не лучше Стерлинга, сдавило грудь железной хваткой. По сути, я вынуждал Поппи делать то же самое, за исключением того, что даже не был с ней честен… или не предложил ей что-либо взамен.

– До свидания, – попрощалась Милли, и я кивнул в ответ, слишком жалкий и взволнованный, чтобы даже подумать о сне.

Неужели всего пару недель назад я подарил Поппи четки Лиззи? И теперь мне казалось, что все рушится, словно бусины разорванных четок рассыпались по полу, и я не успевал их собрать.

Милли знала. Джордан знал. Поппи, возможно, даже не хотела быть со мной…

Я совершил длительную пробежку, а затем отправился в церковь, чтобы пораньше открыть ее и подготовиться к мессе. На протяжении всей службы я отвлекался мыслями на ранний разговор с Милли, на нашу ссору с Поппи, на тот факт, что теперь два человека знали о моей любовной связи, и это уже было слишком много.

«Тайная любовница».

«Будь осторожен».

«Я люблю тебя, Тайлер».

На самом деле я был настолько рассеян, что чуть не пролил вино, а потом случайно произнес заключительную молитву два раза подряд, мои мысли были далеки от духовного обращения к Богу, они были подобны бурлящему водовороту, и я не переставал думать о том, как все в моей жизни сейчас, черт побери, шло под откос.

После мессы я вышел из ризницы с опущенной головой, проверяя телефон (Поппи не присутствовала на мессе и не оставила мне никаких сообщений). Я гадал, сердится ли она все еще на меня, и поэтому не сразу заметил, что в центральном проходе кто-то стоит, пока небольшой шум не привлек мое внимание.

Это был мужчина: высокий, черноволосый, моего возраста. На нем был костюм цвета хаки с синим галстуком и серебряным зажимом на нем – слишком нарядно для сентябрьской пятницы в Уэстоне, но каким-то образом это не выглядело нелепо. Он снял солнцезащитные очки и окинул меня пристальным взглядом светло-голубых глаз.

– Вы, должно быть, Тайлер Белл.