Исповедь банкрота

Поселили нас в Иконописном корпусе на третьем этаже. Практически мы были одни из первых паломников, прибывших после зимних месяцев в начинающуюся летнюю навигацию. Зданию лет двести пятьдесят, огромная комната с восемью кроватями, пятиметровые потолки, толщина стен корпуса – метра полтора. Я сразу облюбовал уголок за печкой в виде закутка два на два метра. Очень хорошее место, уютное и теплое, в меру светлое. А так как топим мы печку весь июнь – мое расположение было мне очень кстати.

Нас было трое поселившихся – мои спутники не чета мне были молоды, энергичны и радостны. На мне же лежала печать запоя и возраста. Я был под пятьдесят лет, с потухшими глазами и отменным животом, весил я тогда не менее 115 кг. В тот же день мы начали работать – вешали в «Архангельской» гостинице карнизы перед летним сезоном. Даже легкий физический труд для меня был в тягость, нагибаясь, я кряхтел, сопел, живот мешал, нагнувшись, что-либо поднять с пола. Чувствовал я себя разбитым. А ведь всегда я был спортивен. Всю жизнь я увлекался горным туризмом, а также утренними пробежками занимался в течение 30 лет. И вот стресс и запой превратили меня в слабака и в полную развалину. Придя в келью после обеда, решил попробовать отжаться, конечно, не от пола, а от подоконника высотой около метра. Благословенные! Представляете! Я отжался всего лишь 10 раз!

Забегая вперед, я скажу, что, видя свое такое плачевное физическое состояние, стал ежедневно тренироваться, и уже через год моей нормой стало отжимание 500 раз до обеда и, конечно же, от пола. Физически развитым меня сделали послушания, уборка снега зимой на территории, разгрузка и погрузка грузов, а также заготовка дров. Эти послушания – общие, и участвуют в них все насельники.

На следующий день меня, убогого, отец благочинный благословил на мойку посуды. Вообще среди трудников ходят слухи, что этот батюшка прозорлив или уж, во всяком случае, превосходный психолог. Он дал мне то послушание, которое мне было необходимо в тот момент. Горы грязной посуды смиряли мою гордыню, к тому же появилась возможность быть часто наедине с собою. В первые две недели без привычки мне пришлось тяжело, горы грязной посуды, ежедневная трехразовая уборка сподвигали моего ветхого человека восстать, и он во мне внутренне ворчал. Сразу вспомнились где-то прочитанные строки советских писателей об эксплуатации толстыми «попами» несчастных, бедных трудящихся, к коим, естественно, я причислял и себя. Наставником у меня был брат из трудников. В каком-то значении – легендарная личность монастыря. Человеком он был, мягко говоря, упитанным, но его полнота никак не отражалась на необычайной живости в характере и быстроте его движений. Среднего роста, лет 55, в очках, весельчак и балагур – именно таким он запомнился мне. Наверняка в своем генеалогическом древе он имел в родственниках как и барона Мюнхгаузена, с его «правдолюбием», так и Василия Теркина, обладающего «молчаливостью и застенчивостью». Короче, вот такая термоядерная смесь этих двух литературных героев. Прекраснейший рассказчик, обладающий артистическим даром. Рассказывая что-то, он не только увлекательно и интересно излагал, но и присваивал своим персонажам разные голоса, более того, он имитировал голоса – он даже изображал мимику и походку каждого своего героя. И чем больше было слушателей, тем больше у него было творческого вдохновения. И в конце такого импровизированного рассказа-спектакля слушатели чуть ли не хлопали в ладоши. Свою веселость он сочетал с искренней, живой верой во Христа, был отзывчивым и хорошим товарищем.

Так вот, он меня и научил, я стал мыть посуду и в продолжение следующих трех месяцев нес это послушание. Спасибо всем братиям и матушкам, работающим на трапезной, которые терпели меня все это время. Послушание это считалось не из легких. Надо мыть всю посуду после трапез братии, включая и весь поварской инвентарь. Обычно день проходил так:

В 5⁰⁰ подъем, в 5³⁰ всенощная, утреня, часы, литургия – все утренние службы проходили в Филипповском храме. Обычно я был на службе до 7⁰⁰, потом шел в трапезную, включал посудомоечную машину для подогрева в ней воды, предварительно налив в нее вручную несколько ведер. До 8⁰⁰ успевал попить чайку и уже после начинал мыть оставшуюся с ночи посуду, завтрак заканчивался в начале десятого утра, братия расходилась по послушаниям. Я же мыл посуду до одиннадцати, после шел в келью, до половины первого отдыхал и молился. С половины первого дня начинался «обед». Самая «горячая» часть дня. Посуды – много, несут и несут. Мойщика в эту пору, как правило, не видно из-за гор грязных кастрюль, тарелок, сковородок и чашек. И послушаешься так до 15–16 часов. Далее идет полуторачасовая передышка до ужина. Посуду после ужина моешь с 18⁰⁰ до 19³⁰. После смены выносишь мусор и моешь пол в помоечном помещении. Работал я ежедневно пять дней, потом два дня отдыхал.