Исповедь добровольного импотента

Сзади послышался удар, потом скрежет и затем хруст. МАЗ подпрыгнул и вкатился во двор.

– Сейчас я возьму его голыми руками! – прорычал Кацо и скинул с себя рубашку с погонами старшего прапорщика российских военно-воздушных сил. У него были длинные руки, широкие кости и бугристые мышцы. Трицепс не уступал бицепсу по величине. Бледные конечности Веруни обвили загорелую шею Кацо, и она как медуза прилипла к губам моего друга детства.

– Я тащусь от тебя, Колян, – проговорила наконец психопатка, задыхаясь и раздирая в кровь великолепные плечи своими блядскими когтями.

– Кацо, нас окружают, – сказал я и вооружился какой-то железякой, которую нащупал под ногами.

Потом мы дрались с дремучими людьми. Их было много, но все они были пьяные, и мы расшвыряли эту вонючуу кучу, как ветхий хлам. Веруне разодрали кофточку до пупа, и я пару раз припадал к соскам ее крошечных сисек своими разбитыми в кровь губами, пока Кацо добивал противника.

– Съебываем, Колян! – крикнула Веруня, стоя на крыше кабины почиканного дробью МАЗа. – Участковый свет в доме запалил.

Мы экспроприировали бутыль самогона, старенькую двустволку и вязанку вяленой рыбы.

– Веруня, контакт!

Бледная кисть вдавила красную кнопку.

– От винта!

С погашенными фарами мы понеслись по деревне

– А где Натаха? – спросил Кацо, когда мы выехали за околицу и устремились в поля по прямой, как взмах руки, проселочной дороге.

– К тетке пошла, – сказал я и оторвал от связки пахучего леща.

– У нее критические дни, – добавила Веруня и захохотала.

Развалившись в спальнике, распоясавшаяся стерва ворошила непутевую голову моего друга детства своей длинной и тонкой, как прутик, рукой, а босой ногой, вернее большим пальцем босой ноги, ковырялась у меня в ухе. Ее маленькие задиристые сиськи трепыхались на кочках и ухабах российской проселочной дороги.

– Кацо, она ее специально отшила! – крикнул я и открутил лещу башку.

– Да, отшила! А ты уже яйца раскатал?! – хохотала Веруня и тыкала мне в морду своими голыми пятками.

Она совсем спятила, вертелась, извивалась и шипела, как гюрза. Я отшвырнул почти распотрошенного леща, поймал ее ноги и одним движением стянул эти мягкие шерстяные подштанники.

Трусики были узкие и черного цвета.

– Веруня, не посрами провинцию! – закричал Кацо, привстал и, не останавливая грузовик, спустил штаны.

Но эта мегера схватила двустволку и приставила дуло прямо в шею моего друга детства.

– А может вы друг дружке вставите, а? А я посмотрю! – завизжала Веруня.

Но я вдавил красную кнопку, двигатель заглох, и МАЗ резко сбавил скорость. Веруню вышвырнуло из спальника, и она скатилась на сидение. Кацо вырвал ружье, а я разодрал черные трусики. Пахнула бабьим духом.

– Верунь, ну, мы же не извращенцы! – ласково приговаривал Кацо, закручивая руки, верещащей суке. – Ты ж сама Надюху отшила. Значит сегодня твой день. Как говорится, полный эксклюзив!

Я поймал ее спичкообразные ноги и раздвинул.

– Заезжай, Игорек! – призвал меня мой друг детства.

Наконец, я увидел вход и прицелился.

Но неожиданно, что-то щелкнуло, и кабина взмыла вверх. Все полетело кувырком.

– Блядь! Опять замок расфиксировался! – кричал где-то подо мной Кацо.

– А-а-а-а! – голосила Веруня и уже мчалась голая по свежим пшеничным всходам.

Мы бросились в догонку.

– Ну, что, Чарли Чаплин, имел ты такую суку у себя в Питере?! – вопил Кацо, задыхаясь от полноты ощущений. Одной рукой он придерживал вздыбленный член, а другой энергично помогал бегу.

Я отмалчивался, потому что тоже держался за свой детородный орган, только обеими руками и работал, изо всех сил работал ногами. Впереди нас, поверх мягонького моря пшеничных соцветий-метелок, мелькали бледные ягодицы.

Кацо вырвался чуть вперед, прыгнул и сбил Веруню с ног. Она дважды перекувырнулась и встала на четыре точки. Тут мы ее и накрыли.

Дальше не было произнесено ни единого членораздельного звука. Рыча и отплевываясь, Кацо зажал голову нашей добычи между ног. Не мешкая, я вторгся в нее сзади. Жертва взвыла, как болотная выпь.

«У-А-У!!!»

Я намертво держал ее за бедра и насаживал на свои 15 сантиметров в адском темпе. Слюни текли у меня по подбородку и капали ей на копчик.

«У-У-А-А-У!!!» – лютовала подо мной Веруня, выдирая с корнем молодые побеги пшеницы и швыряя их себе на спину. Стебли сползали по острому хребту и собирались на затылке, где их орошали слюни моего друга детства. Дух сырой земли пробуждал аппетит и способствовал слюноотделению. Все поле вокруг нас лоснилось лунным светом и одной стороной простиралось до посветлевшего горизонта. Зато по другим сторонам, в посадках, пряталась тьма из которой, казалось, наблюдали за нами алчные звериные глаза. Но они боялись выйди на поле и напасть на нас. Мы бы разорвали их в клочья своими зубами, своими когтями. Мы бы скорее погибли, чем отдали им свою суку.