Исповедь добровольного импотента

Мерно работал дизель. Кацо дремал за рулем. На нем снова красовалась форменная рубашка с погонами старшего прапорщика Военно-воздушных сил России. Рядом с прапорщиком сидел и покачивался я. Веруня, свернувшись калачиком, лежала в спальнике. По ее голой лодыжке ползала муха. Мы возвращались в город.

– Коль, – слабо позвала Вера, не открывая глаз.

– Чего, Верунь, – отозвался прапорщик и шумно зевнул.

– Не забыл, сегодня после обеда я комбикорм получаю, подъедешь?

– Подъеду.

– А завтра нужно навоза на огород привезти.

– Привезем.

– Жене-то, что говорить будешь?

– Скажу уж.

– Что?

– Ну, что на дежурстве задержали, чего изгаляться-то.

Вера одобрительно покачала головой, так и не открыв глаза.

Впереди, прямо по курсу МАЗа, над самой дорогой висел огромный красный солнечный диск. Я пялился на него своими пустыми глазами, не имея на душа ни одного чувства, а за душой даже и предчувствий, и думал: «А может быть мне все это приснилось? И ночь, и звезды, и луна, и прочее, прочее, прочее…

Гулливер на мелководье

Я шлялся по самой сердцевине захолустного российского городка. Рейтинг географической примечательности этого поселения равнялся нулю. Ну разве что непосредственная близость южно-уральского хребта Юрмантау с его вершиной Ямантау (1640 метров) может послужить поводом для того, чтобы я извинился и исправился: – пардон, почти нулю.

Я остановился на перекрестке двух главных магистралей этой самой сердцевины. Первая пролегала между Районным Домом Культуры (РДК) и Музыкальным училищем. Вторая западным концом упиралась в Железнодорожный вокзал, а восточным ныряла, сквозь Городской пляж, в реку Дему.

Мягкое похмелье, увлажненное парой бутылочного пива марки «Буйнак», отдавалось во мне симпатичной шаловливостью помыслов и развязанной медлительностью телодвижений. По правую руку находилось квадратное каменное здание в два этажа с маленькими зарешеченными окнами. Над единственным входом – «Хозтовары» – вывеска, выполненная на куске фанеры зеленой (фон) и желтой (текст) красками. Как ни пытался я разглядеть в этой постройке какие-нибудь черты знакомых мне архитектурных стилей, ничего из этого не получилось. Впрочем, в архитектуре я профан. А уставился я на это каменное чудище потому, что с ним у меня были связаны приятные воспоминания. Когда-то очень давно учился я в Музыкальном училище, что в данный момент находилось у меня за спиной, и захаживал в этот магазинчик за нотными тетрадями. В дальнем углу торгового зала, рядом с грудой велосипедов «Урал» и «Кама», прямо за зеленой надувной лодкой «Уфимка», находилась будочка кассира. За аппаратом сидела Марина – девушка в пестреньком платье с широким белым воротничком. Рыжеволосая Марина была женой офицера-вертолетчика. Перед самым обеденным перерывом я появлялся в магазине, останавливался у отдела № 3 и просил показать мне нотную тетрадь достоинством 12 копеек. Маринина свекровь – крупная женщина с высокой прической – бросала на прилавок розовую тетрадь. Я поднимал ее, пересчитывал листочки, клал на место и шел к кассе.

– Двенадцать, в третий, – говорил я в окошечко и опускал на дно блюдца пятнадцатикопеечную монетку.

Марина нажимала на кнопочки аппарата, отрывала отбитый чек и бросала его на место моей монетки. И вот тут сердце мое обмирало. Почему? Потому что все дело было в трех копейках. Если Марина клала поверх чека медный алтын, то я забирал тетрадку и уходил в училище писать ноты. Но если она улыбалась и отвечала:

– Извините, у меня совсем нет мелочи. Зайдите попозже, – я благоговейно соглашался, получал товар, выходил из магазина и бегом, бегом домой. Успевал лишь почистить зубы, причесаться, слегка подушиться дедушкиным одеколоном, как раздавался короткий стук в дверь. Я открывал и попадал в объятия запыхавшейся и разгоряченной Марины. За три года учебы у меня накопилась целая стопка нотных тетрадей в розовой обложке достоинством 12 копеек.

Как давно это было. Почти 15 лет назад. И нет уж отдела № 3, нет велосипедов «Урал» и «Кама», и резиновой лодки «Уфимка» тоже нет, а в будке за кассовым аппаратом восседает седая и полуглухая Маринина свекровь. Вертолетчик увез девочку в пестреньком платьице куда-то на Запад. И за три копейки теперь даже спичек не купить.

Я развернулся на 180 градусов и пошел в направлении Музвзвода – так студентами мы величали училище. Справа – кирпичный Универмаг, слева – бревенчатая Кулинария, между ними – я. Проживая последние 15 лет на просторах крупного мегаполиса, каждый день вращаясь в огромном людском клубке, ежесекундно испытывая на себе давление всевозрастающего ритма жизни, я чувствовал себя в этом пустынном городишке немножко Гулливером. Редко появляющиеся из своих щелей лилипуты непременно разглядывали меня. Кто враждебно, кто удивленно, кто и посмеиваясь. А я все шлялся и шлялся от Музвзвода до Хозтоваров. От Хозтоваров до РДК. Гулливеру требовались приключения.