Исповедь Еретика

Я отвечаю на огонь огнем. Но не вхожу в их дом в обуви. События происходят на нейтральной территории. На подмостках, где есть место и для них, и для меня. Я сам создал эти подмостки. Я же не диктую им правила поведения в костелах. Так почему они порываются контролировать то, как я веду себя на концертах?

Подают на тебя в суд. За святого Войцеха том числе.

Одни нагнетают обстановку, а другие поддерживают их. После выхода Pandemonic Incantations я подарил один экземпляр профессору Йозефу Влодарскому. Сегодня он является проректором университета Гданьска, а тогда был одним из преподавателей на моем курсе. Оказалось, что его сын — наш фанат, я хотел сделать ему подарок. Когда я снова встретился с профессором, он пригласил меня к себе в кабинет. И удивил, сказав: «Адам, я католик, но мне сложно не согласиться с той историей о Войцехе». Это было для меня шоком. Эти слова произнес человек, которого я считаю авторитетом.

_{Адам вместе с профессором Йозефом Блодарским, проректором Гданьского университета. Они вместе помогают фонду DKMS искать доноров костного мозга.}

Оскорбленных, однако, было больше, чем согласных.

Потому что поляки пресыщены, засыпаны образами святых, имеющих мало общего с исторической действительностью. Есть святой Войцех, а есть Максимилиан Кольбе[21].

Это пан Holocausto критикует Максимилиана Кольбе?

Я историк и знаю, что он не был кристально чистой личностью. Мы смотрим на него через призму одного поступка, той лагерной истории. Идеализируем его. А между тем это был человек, веривший в мировой заговор евреев! Некоторые защищают его, говоря, что тема евреев не так заметна среди остальных тем его учений. Что за аргумент? Точно также можно оправдать преступника, который уничтожил небольшую нацию, только потому, что по сравнению с Гитлером он не так заметен. Защитники Кольбе говорят, что из тысяч документов, оставленных им, только в нескольких содержатся ссылки на иудеев. И одного достаточно. Канонизация Кольбе вызвала протесты по всему миру. Законные протесты. Достаточно посмотреть на деятельность основанного им журнала «Рыцарь Непорочный». Крайний клерикализм, во всех они видят масонов.

Тебе нравится искать изъяны в образах святых?

Именно Кольбе сопровождал меня со школьных времен. Я писал о нем работу, где представил его в не очень выгодном свете. Моя учительница польского, очень религиозная женщина, даже отметку мне не поставила. Сказала, что даст мне еще одну попытку, чтобы я подумал хорошенько и переписал работу. Но имела в виду другое: я должен был представить историю Кольбе в соответствии с каноном. Это было время, когда меня очень вдохновляли некоторые из представителей Молодой Польши[22]. Как-то раз я подошел к этой учительнице и спросил, будем ли мы более подробно изучать ту эпоху. А она напрямую спросила, не сатанист ли я. И еще сказала, что не может позволить мне окончить школу с такими взглядами. У нее появилась миссия.

Она не превысила своих полномочий?

Превысила. Но я ей благодарен, хоть это и парадоксально. Что-то во мне разбудила. Я начал больше читать по собственному желанию, открыл Достоевского, Виткевича… Если бы она тогда приняла мою работу, то успокоила бы меня. А так… Ее критика только усиливала мою мятежность.

Ты исправил работу о святом?

Написал новую. Эта уже была политкорректной. Я задницей почувствовал, что такое цензура. Что я мог сделать? Ничего.

ДОРОГА ВЕДЕТ ВО МРАК

Ты был когда-нибудь в лагере смерти?

Был. Мне было одиннадцать лет, когда я посетил концентрационный лагерь Штуттхоф. Молодая голова жаждала знаний. Я знал, кто организовал лагерь, знал, что там гибли люди, но не мог себе этого представить. Эта тема не вызвала тогда глубокого отклика. Чувство пришло позже, когда мне было семнадцать и я поехал в Освенцим.

Что ты почувствовал? Понимание? Сострадание? Может, вдохновение?

Сложно объяснить. Всё сразу. Я чувствовал смерть, буквальное ее присутствие. Эти ощущения подавляли. Появилось не только знание, но и осознание того, что в этом месте гибли люди. Не сотни, даже не тысячи, гораздо больше. Я не упал на колени, не заплакал о судьбе человечества, но во мне проснулось сострадание. И не только оно. Пугала мысль о том, что человек может другому предназначить такую судьбу. И это происходило не в древние времена, а всего несколько десятилетий назад. Но эта же мысль и вдохновляла. Сняла шоры с глаз. Я осознал, что люди совсем не такие, какими хотят себя видеть. Осознал, что в нас дремлет что-то сильное, опасное, что в любую минуту может вырваться наружу.