Исповедь изгоя

Прошел месяц. Комиссар студенческого лагеря Егор Чурсин, как и раньше, добросовестно исполнял свои обязанности. Все это время молодой ученый и наставник молодежи был погружен в размышления. Поразмышлять было есть о чем. Особенно после его недавней поездки в институт. Ему необходимо было уточнить причины отсутствия двух кураторов групп, которые все еще не прибыли на сельхозработы. На сотню студентов было три преподавателя: начальник лагеря, комиссар и один куратор. В некоторые дни студенты работали далеко от лагеря или в разных деревнях. За молодежью был необходим контроль. Перед отъездом из «кооператива» проректор заверял Чурсина, что кураторы приедут на следующий же день. Прошло две недели, их все еще не было. Из институтских начальников в лагере также никто не появлялся. До города Чурсин добрался на попутных машинах. По приезду он сразу же пошел в приемную проректора, его на месте не оказалось. Идти в партийный комитет желания не было. Он решил немного переждать и неспеша пошел на кафедру. В том, что она будет пустая, он был уверен наверняка. Первокурсники под его руководством работали в селе. Он достал из кармана ключ, открыл дверь и сделал несколько шагов вперед. И в сей миг замер… В кабинете заведующего кафедрой сидели его коллеги и пировали. От увиденного у него чуть ли не отпала челюсть. Он сделал пару шагов в сторону своего стола и остановился. Идти дальше, у него не было сил. Ему не хотелось видеть то, что он видел. За двумя вместе сдвинутыми столами сидели все сотрудники кафедры, двенадцать человек. За исключением его, самого молодого кандидата наук, карьериста.

Появление Чурсина в самый разгар «культурного мероприятия», для сидящих было полнейшей неожиданностью. Они от страха все чуть ли не навалили себе в штаны. Получилось ли это у них, вошедший не мог определить. Однако то, что кто-то из его коллег испортил воздух, он не сомневался. Он на некоторое время приостановил дыхание, чтобы не вдыхать в себя спертый воздух. Участникам застолья было не свежего воздуха. На какой-то миг они растерялись. При появлении самого молодого историка морщинистое лицо заведующего кафедрой стало красным, словно по нему десяток раз прошлись крапивой. Сначала пожилой мужчина ничего не мог сказать. От страха он только шевелил губами и тряс головой. Чурсина поразила не только странное поведение своего начальника, но и гробовая тишина, царящая в комнате. Он прекрасно понимал, что сидящие за столом всего лишь несколько мгновений назад терялись в догадках, кто же открыл дверь, и главное, кто вошел. Свои, за исключением Чурсина, были на местах. Информация чужака о пьянке в рабочее время могла основательно подмочить репутацию историков. Пьянку, да еще на коммунистической кафедре, никто из начальников никогда не прощал. Это была аксиома, которая действовала десятки лет.

Горовой, словно провинившийся школьник, быстро засеменил навстречу Чурсину, и оскалив свои пожелтевшие зубы, с неподдельной лестью произнес:

– Егор Николаевич! Проходите, пожалуйста, проходите… У нас сегодня небольшой сабантуйчик… Андрей Федорович, наш заядлый рыбак принес пару карасиков, вот мы и решили их отведать…

Чурсин с дежурной улыбкой протянул шефу руку для приветствия и решительно вошел в комнату. Все сидящие, оскалив зубы, подобострастно стали с ним здороваться по ручке. Чурсин для приличия скушал маленький кусочек торта и выпил чашечку кофе. Затем, сославшись на занятость, простился с коллегами и спустился на второй этаж. Проректор был на месте. Он, узнав о цели визита комиссара, вновь пообещал ему в срочном порядке отправить недостающих кураторов. Обещание осталось пустым звуком. Кураторы на следующий день не прибыли. Не было их и до конца сельхозработ.