Исповедь изгоя

Узнал Чурсин и то, что не все доценты имели профессиональное образование. Заведующий кафедрой, окончивший педагогический институт, перед началом войны преподавал географию в восьмилетней школе. Воевал, имел несколько боевых наград. Над монографией, тему которой он даже и сам иногда забывал, старик трудился больше десяти лет. Доцент Кулаковский до работы в «кооперативе» был инструктором обкома партии в одном из городов Украины. Его партийные привилегии сохранились и в Помурино. Борис Григорьевич жил в обкомовском доме, в одном из красивейших зданий города. Чурсин почти каждый день проходил мимо девятиэтажного дома из красного кирпича. Мощный особняк утопал в зелени. Научная работа бывшему партработнику была нужна, как мертвому припарки. О том, что надо заниматься наукой, он вспоминал только перед очередным конкурсом на замещение вакантной должности доцента. Кандидат в доценты звонил в редакцию газеты, и узнав о том, что объявление будет напечатано на следующий день, с раннего утра занимал очередь у газетного киоска на вокзале, который был самым большим в городе. Он в один присест скупал всю наличность городской газеты. Скупал не ради дальнейшей рекламы, скупал из-за страха, что иногородние историки могут его «застопорить». Месяц, время необходимое для подачи документов, старик ходил по институту очень сосредоточенный. Кое-что он обновлял и в своем внешнем виде. Вместо черного галстука, который от ветхости готов был развалиться на маленькие кусочки, он надевал ярко красный. Самый древний по возрасту представитель исторической науки «кооператива» был всегда любезен перед местным начальством. Чурсин, наблюдая за этим старым существом, поражался его изобретательности льстить и пресмыкаться.

Фантазия у старика не знала границ, особенно в период проведения торжественных или партийных собраний. Борис Григорьевич за полчаса до начала мероприятия становился возле двери актового зала. Кивком головы он приветствовал молодых и незнакомых ему сотрудников, со старожилами здоровался по ручке. С институтскими вождями он был особенно любезен. Увидев начальника, он мгновенно опускал свои плечи вниз, и одновременно протягивал ему руку. Затем слегка приподнимал свою небольшую голову, на которой «росло» около двух десятков седых волос. Через несколько мгновений его физиономия, покрытая густым лесом морщин, расцветала в подобострастной улыбке. Потом он притягивал чиновника к себе или долго жал ему руку. Это зависело от настроения последнего. После этого следовала целая обойма теплых слов лично в адрес этой персоны и членов его семьи. Чиновник, как правило, отвечал аналогичными комплиментами и пожеланиями. Кулаковский, последним закрывал дверь актового зала. Затем он с горделивой осанкой дефилировал через весь зал к своим коллегам, сидящим во втором ряду. Первый ряд занимал ректорат института, начальники различных служб.

Присутствующие в зале уже не сомневались, что после того, как сел на свое рабочее место старейший историк, можно начинать мероприятие. Борис Григорьевич на всех без исключения общественных мероприятиях был в президиуме. На мероприятиях, посвященных Дню Победы, его избирали как фронтовика. На читательских конференциях, посвященных различным вехам в строительстве социализма или трудам кормчих народной партии, он также был на самом видном месте. Активен он был и на заседаниях кафедры. С критикой был очень осторожен, критиковал дифференцированно. Он, как правило, не «кусал», а, наоборот, хвалил. Особенно доцентов. Стариков, которые читали лекции из фонда кафедры и добавляли пару цитат из очередного пленума ЦК КПСС или партийного съезда, он относил к когорте великих теоретиков партии.

Чурсин, как самый молодой, такой лестной оценки не удостаивался. Ушат критики от Бориса Григорьевич в его адрес был вполне нормальным явлением. Кулаковский подходил к явно «убитой» жертве и крепко жал ей руку. Затем слегка наклонял голову и почти в уху ей шептал:

– Дорогой Егор Николаевич! Вы на мои критические замечания не обижайтесь… Я Вас очень прошу… Ты очень молодой, у тебя все еще впереди…

Чурсин ради приличия дежурно улыбался и внимательно смотрел в глаза старика. Они, как ему казалось, все эти годы, кроме лжи и лести, ничего не испускали. Успокоив молодого коллегу, Кулаковский на цыпочках подходил к ученому секретарю кафедры и ложил перед ним несколько небольших листков бумаги с критическими замечаниями, как ведущего доцента кафедры истории КПСС. Через несколько мгновений сидящие дружно тянули руки вверх. Это означало, что решение принято единогласно. Руководитель семинара с критическими замечаниями старших коллег согласен. Чурсин довольно часто обводил взглядом старцев. Он не сомневался, что его профессиональная подготовка и его методика проведения занятий их нисколько не интересовала. Они все это делали для галочки.

Он был для них козлом отпущения. Причиной этому был его возраст и его ум. Огрызаться выжившим из ума людям было бесполезно…