Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1

Я поставил ящик на свои нары. Входная дверь начала то и дело хлопать. Заглядывали знакомые и ожидающие чего-то лица, почтительно здоровались и выжидательно поглядывали на Федорова. Тот незаметно для меня разводил руками.

– Нет ничего! – разочаровал я мужиков.– Ничего не привез, кроме курева. Идите к Козицину, он ваши заказы выполнял.

Мужики исчезли как по волшебству. Только двери захлопали. Я подмигнул приунывшему было Сан Санычу, чтобы тот не расстраивался. За четыре дня до вылета на базу партии, я получил от Федорова письмо и радиограмму – доверенность на пять тысяч рублей. В письме Сан Саныч делал краткий отчет о проделанном за лето ремонте, о подготовке единиц топоотряда к зимнему сезону и выдвигал пару категорических требований: первое требование было предельно кратким – любыми путями добыть три-четыре больших ложки. Хоть украсть в столовой. Второе требование было не менее кратким, зато более сложным. Сан Саныч писал: Анатольевич! Купи курева и спирта. Особенно спирта. Не купишь, завалю сезонный план!

Прочитал я этот образец выразительности, почесал затылок и побежал по магазинам. Ложки пришлось "украсть" из собственного кухонного стола, когда Светланы на кухне не было.

С Федоровым Александром Александровичем, старшим рабочим топоотряда, я проработал пять последних лет. После того, как расстался с Мамедом. Сан Саныч был огромным, черным мужиком пятидесяти лет, удивительно спокойным и в совершенстве знающим свое дело. С таким старшим рабочим я чувствовал себя, как за каменной стеной. Федоров органически не переносил плохо сделанной работы.

Вершился по профилю он изумительно. При измерении горизонтальных углов, уход от прямой линии не превышал на точке теодолитного хода двух-трех минут на самом сложном рельефе. На лыжах он не просто ходил, а скользил красиво с самыми экономными движениями. Федоров все делал споро и экономно. За всю мою жизнь Сан Саныч был самым лучшим старшим рабочим изо всех, кого я знал.

Как и Мамед, Сан Саныч не мог со спокойной душой пройти мимо стопки. Вылетая после полевого сезона в Дудинку, он мог за десять дней спустить все заработанные за сезон деньги. Деньги Федоров не считал. Посылал в Смоленск своим сестрам, когда они у него были и как-то объяснил мне, что иначе гроши все равно уйдут на широкую глотку.

– Так что, Анатольевич, пусть они достанутся племянницам на одежку!

Федоров сам подбирал себе напарников для работы. Какими критериями он при этом пользовался, я не знаю до сих пор. На этот раз он представил мне двух новичков. Оба были небольшого роста и габаритов. Я понимающе поглядел на Федорова и улыбнулся – молодец, Сан Саныч!

Кабина сто тридцатого была для нас с Федоровым настоящей бедой. При отработке сейсмопрофилей «усами» приходилось возвращаться назад к ЦУБу, умещаясь в тракторной кабине вчетвером: тракторист, я, Федоров и еще один рабочий.

Раньше, когда у нас был старый болотоход марки Т-100МБ, мы могли умещаться в кабине впятером. Двое на сиденье рядом с трактористом и двое на металлических ящиках возле дверок. При переходе промышленности на новую марку трактора, который стал поступать в нашу экспедицию около шести лет назад, мы с Сан Санычем взвыли.

Не вмещались мы в новой кабине! Сама кабина была хороша. Светлая, высокая, со значительно лучшим обзором, она была теплой, современной. В ней была эффективная печка обогрева. Мечта тракториста, а не кабина!

Вот только ее габариты приводили меня и Федорова в бешенство. На Севере, где трактор десятками лет служит универсальным средством передвижения, такая кабина хороша для работы водителя, но не для пассажиров. Иногда я мечтал о том, чтобы конструктор кабины оказался в наших местах. Тогда бы я над ним поиздевался в волю! Посадил бы его, пакостника, в кабину еще с двумя пассажирами и отправил с рейсовой емкостью для горючего километров за двести! Туда и обратно! Потом посмотрел, как он после рейса будет выглядеть!

Вечером после шести, мы собрались вместе в своей длинной бочке. Закрыли на засов тамбурную дверь и крепко выпили за знакомство и начало полевого сезона…

База Иконской сейсмопартии располагалась на правом высоком берегу реки Чопка, в пятидесяти километрах к северу от отрогов гор Путорана. Назвать нашу Чопку рекой, большую часть года можно было с большой натяжкой. Ее каменистое русло, перекрытое мелями, летом мог перебрести любой человек в болотных сапогах.

Рекой она становилась лишь во время непродолжительного весеннего паводка. Уровень воды поднимался скачком до четырех метров, едва не достигая верха берегового откоса. Тогда Чопка превращалась в настоящую реку и грозно ворочалась в своих берегах.

Чопка впадает в реку Малый Авам. Та в свою очередь – в реку Авам. Дальше ее воды попадают в Дудыпту, а с нею в реку Пясина. О каком либо судоходстве по Аваму и Чопке не могла быть и речи. Все грузы на базу партии доставлялись по зимнику автотранспортом с декабря по май. Бензин, солярка, уголь, лес, пиломатериалы, вагончики и нужная техника. Только мелочевка, вроде запчастей, и продукты доставлялись вертолетами.