Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1

Представьте себе колдуна, умеющего покидать свое тело и внедрять свое сознание в тело зверя, чтобы заставить его выполнить свои черные замыслы. В любом случае, между телом и сознанием в теле зверя должна образоваться ниточка мыслесвязи, тонкий энергетический канал, по которому колдун практически мгновенно может вернуть свое сознание обратно. В любой момент он может покинуть тело зверя-носителя, оставляя его на расправу разъяренным преследователям.

То же самое может происходить при создании колдуном своей полевой копии. Вывод: колдун в любом случае остается в безопасности. Страдает только зверь.

Но предания говорят о том, что железное оружие не берет оборотня. Его можно поразить только серебряным оружием или пулей. Значит зверь не был обычным. Звериной была только его внешность. Если я прав, то некоторые колдуны могли преуспеть там, где я потерпел поражение и создавать монстров с гибкой целевой программой. Затем они посылали монстра куда им было нужно.

Каким образом серебро действовало на совершенную иллюзию разрушительно, мне было неясно. Стоит проверить, когда я буду в Дудинке и использую для опыта серебряную ложку Светланы. Но сначала мне предстоит научиться создавать монстров.

Страшно не умение создавать нежить в образе волка или другого живого существа, а сама цель, для каких нужд это делается. Не сразу я понял то постоянство, с каким в легендах говорилось о похищении оборотнями младенцев, пока не понял простой истины. Подавляющее большинство рецептов приготовления магических зелий содержит в качестве необходимых ингредиентов кровь невинного младенца и части его тела!

Я был достаточно опытен, чтобы сообразить, что такие рецепты – фальшивые подделки для глупцов. Эти рецепты имели страшные последствия для последователей магического искусства. Работа христианского духовенства, стремящегося любыми способами избавиться от конкурентов, уничтожить язычество, а заодно уничтожить знание магии.

Твои жрецы, господи, превзошли всех в коварстве и жестокости. Все было брошено на борьбу. Страхи, суеверия, мерзкие магические рецепты, монстры, запугивание обывателей и костры, унесшие за тысячи лет множество человеческих жизней. Во имя господа! Во имя справедливости! Во имя светлого будущего! Аминь!

Церковные деятели целое тысячелетие трудились в поте лица, выпалывая плевелы язычества и магии. Обеднили генофонд людской популяции в Европе. Костры инквизиции горели десятки лет, сжигая вместе с носителями магического дара тысячи несчастных, которым было место в клинике для душевнобольных.

Мне иногда становится любопытно: неужели некоторые из них действительно владели секретом левитации? Если это так, то похоже, что святые отцы за последние века под корень уничтожили носителей этого редчайшего гена, дающего возможность представителям рода человеческого парить над планетой без применения технических средств и крыльев.

Рабочий день близился к концу. Сумрак полярной ночи постепенно сгущался и уже перевалил ту грань, когда можно было брать отсчеты без особого напряжения. Все труднее мне приходилось отыскивать в перекрестии зрительной трубы теодолита остающиеся позади меня марки теодолитного хода. Все больше тратить на это времени.

Оба промерщика, Федоров и Игнатов, наконец-то скрылись за последним в этот день, поросшим кустарником холмом, чтобы спуститься в обширную болотистую низину. Протянуть по низине тонкую ниточку выставленных в одну линию вешек и пикетов до маленького озерка, обозначенного на моей карте, и остановиться на ночлег. На озере мы рассчитывали затарить фляги и водяной бак колотым льдом.

Вместе с рабочими за снежным гребнем постепенно скрылся квадратный тамбур нашего ЦУБа, который тащил Москалев на своем болотоходе.

Я взял промежуточные отсчеты на борт оврага и вниз, отмечая в журнале перегибы местности, необходимые при составлении вертикального разреза, отнаблюдал переднюю марку и, сняв теодолит с точки, двинулся вперед.

Встречный юго-западный ветер гнал небольшую поземку и она тихо шуршала и, почти неразличимыми в сумерках белесыми космами, падала в тракторную колею. Поземка постепенно заполняла снежными крупинками тракторную колею, двумя глубокими бороздами тянущуюся за скрывшимся ЦУБом.

На ходу я снял с правой руки перчатку и привычными движениями ощупал голой рукой свое лицо, убедиться, что нигде нет на коже жестких пятен начинающегося обморожения. Кожа лица за два десятка лет полностью утратила способность отзываться болью на начало обморожения и потому мне пришлось изобретать свой метод предупреждения.

Лыжи с сухим шорохом двигались по продавленному тракторными гусеницами насту. Вот и марка теодолитного хода, поставленная Сан Санычем на вершине снежного гребня. С него открывался вид на клубящуюся сгущающимися сумерками плоскость долины. Придется Федорову на последнюю марку вешать лампочку с батарейками, иначе я не смогу отнаблюдать. Становится слишком темно.