Обратный адрес был нечетким: Екатеринбург, почтовое отделение такое-то, почтовый ящик такой-то. И неразборчивая подпись, в которой можно было прочесть только заглавную «М». Конспиратор! – невесело усмехнулся я и решительно надорвал конверт.
Читать письмо было настоящей мукой. Я не старался его запомнить, но текст удивительным образом с первого раза впечатался в память. Я его помню даже сейчас, хотя прошло много времени и я не применял магических приемов для запоминания.
Пропущу многочисленные охи и ахи программиста, не буду цитировать его горячее желание держать Светлану за руки и смотреть, не отрываясь, в ее чудные глаза. Не хочу. Попытаюсь коротко рассказать деловое содержание любовного послания, возмутившее и напугавшее меня больше всего.
Мурашкин сообщал, что добрался домой благополучно и сразу поговорил со своими родителями. Объяснил создавшуюся ситуацию и они, хотя и не сразу, согласились. Теперь они готовятся к свадьбе. Пусть горячо любимая белая лебедушка ускорит свой развод, так как день свадьбы назначен на двадцатое июля.
Далее он писал, что в отделе у него запарка. Он замещает начальника отдела и потому связан по рукам и ногам. Освободиться сможет только к десятому-пятнадцатому июля. Возьмет отпуск и на машине приедет к ней в Смирно. Оттуда он заберет ее вместе с детьми и увезет к себе в Екатеринбург. Готовься, Лана, к отъезду и свадьбе. Не забывая, что она состоится двадцатого во дворце бракосочетаний города.
Я глядел на письмо с таким отвращением, как будто держал в руках ядовитую змею. Мысль о том, чтобы переправить письмо в Смирно, я отбросил сразу. Порвать, выбросить в мусорное ведро рука не поднялась. Если дело дошло до разговора о свадьбе, то положение было более серьезным, чем я думал.
– Ничего этого не было! – мысленно передразнил я Светлану. – А я почти поверил!
– Чего ты хотел, Ведунов? – спрашивал я сам себя. – Запретишь переписку? Идут письма в Смирно, будут и ответы в Екатеринбург. На твое письмо не будет ответа. Не напишет его Светлана и, возможно, не напишет никогда.
Я почувствовал раздражение и неприязнь к самому себе. Почему я в последние годы стал уступать Светлане? Почему позволял брать верх в спорах? Неужели потому, что ее характер оказался сильнее моего? Рушилось все, распадалась семья, я же не сумел настоять на своем, когда она сообщила о своем решении лететь в Смирно. Почему не удержал? Не порвал в клочки авиабилеты, не поставил перед свершившимся фактом?
– Тряпка ты, Ведунов! – резюмировал я. – Еще размазня! Не заметил, как попал под женский каблучок! Хлебай теперь полными горстями. Так тебе и надо!
Темные водовороты ревности били в берега души, лишая способности здраво мыслить. Весь вечер и почти вся ночь ушли на построение сладостных планов мести наглецу из Свердловска. В письме обо мне не было упомянуто ни единым словом, как будто меня не было. Конечно, какое дело Мурашкину до незнакомого ему полевика-топографа? Пусть и дальше бродит по тундре. Не подохнет. Он не принимал меня в расчет. Я тоже не хочу сдаваться.
А что? Могу бросить свои вычисления к чертям, махну в Свердловск. Найду почтовое отделение и по следам ауры доберусь до квартиры. Можно проще – в справочном бюро узнать адрес программиста. Дальше – дело техники.
Найду огромного псину, подключусь к сознанию, подкараулю программиста на улице и спущу собаку. Можно овладеть сознанием самого Мурашкина и заставить его сигануть с моста. Броситься под колеса автомашины.
Наверное, ни один человек в мире за последнее столетие не был в большей безопасности, чем я, при нарушении уголовного кодекса. Можно придумать множество способов расправиться с человеком, осмелившемся перебежать колдуну дорогу.
Впрочем, что это я о смерти программиста мечтаю? Нужно не убивать. Заставить его совершить кражу, грабеж. Можно просто набить морду и заставить забыть, что на свете существует женщина по фамилии Ведунова.
В глубине души мне самому не нравились придуманные способы расправы с Мурашкиным. А последний мог иметь опасные для меня последствия. Все упиралось в Светлану. Вдруг она вздумает искать программиста и обнаружит, что он потерял память? Неужели она не догадается, чьих рук это дело?
Ревность сделала убогим воображение и в конце концов я сдался. Решил: не смогу придумать более путного, начну действовать по последнему варианту.
За ночь я выпил четыре чайника крепчайшего чая, выкурил три пачки сигарет. Голова гудела от мысленного водоворота. В левой стороне груди стала нарастать пульсирующая боль, чего не было с тех пор, как от меня сбежала Наталья.
В домашней аптечке ни валидола, ни корвалола не нашлось. Самолечение с помощью дара тоже не получилось. Я не смог заставить себя сосредоточиться.
Собираясь утром на работу и увидел в нем опавшего с лица пожилого человека с глазами больной и тоскующей собаки. Я понял сразу, что с такой физиономией и глазами мне в топоотделе лучше не показываться.