Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1

Мне осталось досказать немногое. До недавней поры я не знал, удалось мне или нет, находясь в теле маленькой птички, наказать беспамятством своего соперника. Во всем, что произошло, я был виноват сам. Долго медлил. Ждал, когда жена сама отправит прочь наглого программиста. Нужно было сразу отдать приказ его сознанию, не обращая внимания на присутствие Светланы. Потом было поздно.

Светлана до сих пор о том вечере не произнесла ни единого слова. Я тоже не касаюсь этой темы. Очнулся я в дудинском стационаре через несколько дней, с диагнозом сильнейшей депрессии и полного нервного истощения. В тот злополучный вечер я сжег свою психоэнергию за несколько коротких мгновений.

Я был слишком слаб, чтобы что-то предпринять, когда очнувшись, обнаружил рядом с больничной койкой осунувшееся лицо жены. Я смог отвернуться и лежал так до тех пор, пока она не ушла.

Приходили ребята из топоотдела. Однажды вечером в палату пробрался Сан Саныч и притащил гору фруктов. Мне было все равно. Исчезли эмоции. Вместе с ними не стало горя, не было радости и ушла тяга к жизни. В яростном и безрассудном броске, когда я сумел разбить стекло и влетел на веранду, мною была потеряна лучшая часть своего «Я». Теперь в душе осталась гулкая пустота и холодное равнодушие.

Светлана упорно продолжала приходить в палату каждый день. Я догадывался, чего ей это стоило. Но мне не нужна была ее жестокая игра в благородство. Тем более не нужна жалость. Она пыталась несколько раз что-то сказать, но я отворачивался и прятал голову под подушку. Ничего не хотел знать, не хотел слышать, не желал вспоминать. Не хотел видеть женщину, ставшую для меня чужим человеком.

Так продолжалось до тех пор, пока в палату не вошли, держась за руки, дети. Мальчик лет пяти и девочка с огромными, тревожно смотревшими на меня, глазами. Я смотрел на детей и вдруг почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы и бегут по заросшим щетиной щекам. Это были слезы радости и первые признаки начинающегося выздоровления.

Несколько дней спустя дочь рассказала мне конец событий того позднего вечера и сообщила причину, почему они оказались в Дудинке. В доме вдруг послышался протяжный, похожий на раскат грома, грохот. Потом долгий мамин крик на веранде.

Дедушка с бабой бросились туда. Дяденьки на веранде не было. Сама веранда была залита ослепительным светом, исходящим от огромного, трехметрового диаметра, шара, почти полностью вобравшего в себя крону растущей напротив веранды вишни.

Мама стояла спиной к стене и с ужасом смотрела не на огненный шар, а на стол. Над столом в воздухе летали серенькие перышки. Между двумя кружками копошился взъерошенный, окровавленный комочек. Он пытался встать на сломанные ножки, взмахивал уцелевшим крылышком. Сам все тянул маленькую головку к стоящей у стены женщине и высвистывал… Именно высвистывал слабеющим голоском самые страшные оскорбления…

Тем же утром в Дудинке меня обнаружила соседка. Она заметила приоткрытую входную дверь и заглянула, влекомая извечным женским любопытством. А вечером того же дня запыхавшаяся Смирновская почтальонша принесла телеграмму-молнию, в которой сообщалось о том, что Ведунов Ю.А. доставлен в городской стационар в тяжелом состоянии.

Что касается дара, то я его больше не чувствую. Боюсь, что он сгорел в том сияющем шаре и не вернется больше. Кое-что, правда, осталось. Я по-прежнему вижу ауру окружающих меня людей, но и только.

Недавно я предпринял отчаянную попытку. За три с половиной часа, со многими передышками, добрался до холма эльфов. Погрузил пальцы рук в трепетное живое пламя и… не ощутил ничего! Был один момент, когда в сознании что-то шевельнулось. Так иногда вздрагивает и шевелится полностью атрофировавшаяся мышца. Все!.. К холму эльфов нужно приходить сильным и уверенным в себе человеком. – понял я. – Не развалиной, как я сейчас…

Свои записки я начал отстукивать на пишущей машинке вскоре после возвращения из больницы. Что остается человеку, у которого нет-нет да и закружится голова, засбоит сердце, станут ватными и непослушными ноги? Сидеть на бюллетне – не веселое занятие для мужчины, недавно легко вскидывавшего двухсотлитровые бочки с бензином на передок грузовых тракторных саней.

Врачи перед выпиской уверяли меня, что со временем все придет в норму. Надеюсь, что врачебный прогноз оправдается. Пока мне больше приходится лежать, глотать горькие пилюли иностранного производства, которые ухитрилась достать Светлана.

Разговариваем мы с ней мало. Я стараюсь обслуживать себя сам и держусь от нее как можно дальше. Это трудно осуществить, живя в одной квартире. Мне не нужна ее запоздалая и обидная жалость. Не хочу привыкать и испытывать во второй раз адские муки, когда она вновь соберется уходить.

Дети – единственное, что нас пока связывает. Семейная жизнь дала трещину и я не думаю, что ее можно опять склеить. Плохо другое. Дети видят наши отношения со Светланой и мечутся, бедненькие, между мной и мамой. Недавно я подслушал, как Володя с Юлей обсуждали: что они станут делать, если папа с мамой не будут жить вместе. Вовка решил сразу: