Читаем Исповедь мадам прорабши полностью

В это лето я последние два раза ходила в поход. Девчонки, такие наивные, превращались в «красивых девочек» (именно так называли нас парни постарше), а ребята одноклассники становились парнями.

Наступил последний учебный год, перестали бегать по партам, драться книгами. Поздней осенью отплясали последний «перепляс», проводили старших парней в Армию. Не стало в улице музыки,– «тоска зеленая», даже не хочется встречать Новый Год (1957), но никуда не денешься, все-таки десятый класс! Даже отец почему-то присмирел, перестал «куражиться». К чему бы «это»?

И «это» вскоре состоялось в разговоре с отцом:

–Не пора ли тебе устраиваться на работу?

–А как же школа? Осталось всего полгода.

– Ну и че, пойдешь в ШРМ (школа рабочей молодежи, только что открывшаяся в поселке).

– Ну и куда же?

– На стройку!

Меня это известие ошарашило так, как если бы ударили обухом топора по башке. Тогда бытовало мнение, что идти работать на стройку –это самое распоследнее дело, хуже уж некуда. Все мечтали о профессиях, связанных с космосом. (Осенью 1957 года был запущен первый спутник).

–Вот уж «фигушки», пока не закончу десятый класс, никуда не пойду!

Не дашь– убегу из дома!– конкретно и зло ответила ему.

Немного охладев, подумала: «Ведь и правда,– после школы куда?» Об этом как-то и не думалось. Вопрос встал «ребром»:«Кем быть?»


г. Покров, 2017г.

Максимова В.И.


Кем быть?

Как же может одно только слово перевернуть все с «ног на голову». Если бы отец, как-то по-другому и совсем другим тоном обошелся со мной, было бы все иначе. Все уже свершилось и я, затаив обиду, замкнулась в себе: -это что же выходит, отцу было все равно, учусь я или нет, а как «назло» я хотела учиться; что же, в случае чего, мне не будет никакой поддержки. Так оно и получилось в будущем.

Да, я знала, что мы живем бедно, что одну и ту же тряпку перешивала мать по несколько раз (хорошо еще выручала швейная машинка). С питанием, если бы ни корова и картошка, было бы куда хуже. В общем, какие только мысли не лезли в голову. Если бы знала, что так сложатся дела, я бы могла уйти после восьмого класса работать на шахту в рудоподъемку, и к описываемому периоду была бы на «собственных ногах» и ни от кого бы не зависела, и «черт бы мне был не брат», а теперь же я оказалась в реальной жизни: что получала гроши, работая каждое лето на посадке леса и то, что ходила на покос за десять километров, и то, сколько вывезла говна с такой семьей, и то, сколько сделано дел, связанных со строительством «времянки» и дома; одной только воды перетаскано– одному Богу известно,– и все это не в счет? Какая несправедливость! Ненавижу дом, всех ненавижу! «Вжизнь» не пойду на эту стройку: «Гори она синим пламенем!»

Так я «костерила» всех и вся, пока не успокаивалась рядом с любимейшей собакой по прозвищу «Шарик», оказавшейся в последствии «Шарой». Эта псина отлично знала и чувствовала, в каком настроении я нахожусь, если мне было плохо, и когда хотелось не реветь, а по-волчьи выть, я садилась на крыльцо близко к ней. Она ложила свои мохнатые лапы мне на плечи и так смотрела мне прямо в глаза, чуть-чуть поскуливая, как бы успокаивая, что от такой деликатности мне казалось: все-таки, собака в сто раз лучше человека. Когда в доме никого не было, (а это случалось редко), и только одним жестом приглашаешь ее в дом, то тут, не было конца радости: «улыбка», да, да, именно «улыбка» отражалась на ее (так хочется сказать на ее лице) морде. Зато лучшим куском делишься с ней; поверьте, это так приятно, не описать,– ломоть ржаного хлеба с дырками и хрустящей корочкой, обмакнутого в молоко. Сама-то я могу съесть просто кусок ржаного хлеба (в то время его «черным» не называли), посыпанный солью и чуть-чуть накапанный растительным маслом. Только в кругу преданных собак можно отойти от такого препротивного душевного состояния, чтобы не «застрелиться». Заступил в свои права 1957 год. В новогодние каникулы решила предъявить всем своим домочадцам определенные требования (ну, значит «санкции», как нынче выражаются): на елку в школу не пошла «за неимением времени», да особо никто и не звал, кому какое дело до моих душевных потрясений? К конопатке стен в доме «близко не подхожу». Отделка в доме «пусть подождет до лучших времен». Посуду мою только после себя и мамы, ставлю ее на «горку» на самый верх, чтобы «мелочь пузатая» не могла дотянуться. Баню топлю только на неделе для себя, мамы и сестренки (а так топили каждую субботу, в воскресенье стирали).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное