Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Прошло это время, я нашел профессора, и только было начал фразу: «Владимир Георгиевич, я тот студент, который…» Ревуненков не дал мне договорить, воскликнув: «Это Вы!», а дальше он буквально потащил на кафедру, закрыл за собой дверь, усадил меня за стол и сказал своим негромким, очень интеллигентным голосом:

«Вы знаете, я должен Вам признаться, что я обычно не читаю курсовики студентов. Слишком для этого у меня мало времени, так, просматриваю их немного… Ваш я открыл в 11 часов вечера, собираясь лечь спать, а отложил только в час ночи, когда прочитал его и перечитал! Я еще такого не видел! Это не студенческая работа, эта работа мастера! Я смогу мало чему Вас научить, чему смогу, конечно научу, но прежде всего, следуйте своему вдохновению, пишите! Если Вы захотите, сможете стать великим историком! Чего Вам и желаю от всего сердца. Удачи!» — закончил он свою речь и крепко пожал мне руку, и добавил: «Оценка, естественно, 5+».

Окрыленный этими словами, я начал работать и был уверен теперь, что смогу написать интересные хорошие книги. Особые отношения с заведующим кафедрой создали и довольно курьезные моменты. Ведь сдавая экзамены экстерном, приходилось с большим трудом отлавливать некоторых преподавателей. Так особенно сложно было найти молодого преподавателя по истории Латинской Америки Ариадну Александровну Петрову. Она то назначала мне время, то отменяла, а потом как-то начав было принимать у меня экзамен, прервала его, сказав, что у нее нет сейчас времени, и нужно будет искать ее на следующей неделе. С таким странным, явно недоброжелательным и неконструктивным отношением я столкнулся в первый раз. С учетом моей работы, моей наполненной разными делами жизни, я был просто в отчаянии и решил спросить у зав. кафедры, что мне делать в этом случае, сказав, что у меня такое ощущение, что преподаватель просто от меня убегает.

Владимир Георгиевич посмотрел на меня с немного заговорщическим взглядом прищуренных глаз и произнес чуть иронично:

— Но я полагаю, Вы знаете историю Латинской Америки?

— Да, Владимир Георгиевич, знаю.

— Ну что ж, давайте зачетку.

И взял у меня, слегка изумленного таким поворотом, зачетку, размашисто поставил 5! Ведь он был главным на кафедре, и такие вопросы были вполне в его компетенции.

Так кафедральные экзамены стало «сдавать» очень просто, хотя над всеми остальными пришлось работать, конечно, в полную силу.

Не имея возможности, однако, написать один из курсовиков из- за работы, появления ребенка и еще Бог знает из-за чего, я пообещал, что сделаю его обязательно…, но потом. Владимир Георгиевич поверил мне, и был прав. Это должен был быть курсовик, посвященный Ульмской операции Наполеона в 1805 г. Я не сделал тогда его, хотя получил пятерку просто за обещание. Зато через несколько лет я написал об этом большую статью, а потом глава об Ульмской операции стала одной из лучших в моей книге «Аустерлиц» и в ее втором варианте «Битва трех императоров». Слово свое я сдержал с огромным перевыполнением.

Неудача с фрегатом, учеба в Университете, новая работа, как я уже отмечал (пришлось устроиться куда побыстрее, и я стал преподавать историю в школе), ребенок и семейные сложности никак не уменьшили мою военноисторическую деятельность, и клуб «Империя» разрастался, а я обзаводился все новыми знакомыми в военно-историческом мире.

Вскоре я перешел на работу в музей с очень длинным названием Военноисторический музей Артиллерии, Инженерных войск и Войск связи (ВИМАИВС), сначала был просто хранителем, потом стал научным сотрудником. В 1987 г в 175-летие Отечественной война 1812 г. по моей инициативе была открыта большая выставка, посвященная этому событию. Она резко отличалась от того, что было до этого в экспозиции. Французские мундиры и оружие не валялись здесь в половых витринах, как жалкие поверженные трофеи, а были выставлены в параллель с русской униформой и вооружением, были привлечены картины из резервов нашего музея и Эрмитажа, которые до этого не выставлялись вообще, а в центре экспозиции моими друзьями и под моим руководством был создан с помощью изготовленных прекрасных объемных солдатиков (более тысячи!) огромный макет одного из боев лета 1812 г., сражения французского авангарда под командованием Мюрата с русским арьергардом 27 июля (нового стиля) 1812 г. под Витебском.

Выставка наделала много шума, так как впервые под подобным углом показывали событие того времени, а русских и французов представляли, как достойных противников в великой эпохе 1812. На этой выставке я познакомился еще со многими молодыми любителями военной истории, потенциальными рекрутами моей «Империи». Так наши ряды разрастались.

В стране уже начиналась перестройка, а в стенах нашего консервативного музея ей еще и не пахло. Так что отношения с руководством испортились, и я по собственному желанию ушел из музея, став преподавателем истории в лучшей французской школе нашего города, 171-й гимназии, как она сейчас называется.

Итак, в стране началась перестройка. То, что еще недавно было запрещено, стало разрешенным.