Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Но кроме встреч с французскими специалистами, я был первый выходец из СССР, который добрался до знаменитого Владимира Звегинцова, сына русского кавалергарда, ребенком покинувшего вслед за отцом охваченную революцией Россию. Прожив всю жизнь во Франции, он так и не принял французского гражданства, живя по так называемому «Нансеновскому паспорту», которые в 20-е годы выдавали эмигрантам. Всю свою жизнь Владимир Звегинцов отдал изучению русской Императорской армии, и через меня он установил контакты с русскими ценителями его творчества.

И это только часть интересный встреч! Ведь тогда русский- человек, приехавший из СССР, свободно говорящий по-французски, да к тому же свободно и открыто выражающий свое мнение, далекое от коммунистического официоза, был просто редкостью, так что я сразу познакомился почти со всеми знаменитыми историками Франции, занимавшимися близкими мне темами (с кем-то я познакомился в первую поездку, с кем-то чуть позднее). Жан Тюлар, Жорж Дюби, Жан Фавье стали моими близкими знакомыми, но одновременно я попал в другой мир Шереметевых, Долгоруких, Трубецких, Шаховских и т. д. Мне даже удалось, оказавшись в Биаррице на юге Франции, пойти в казино с одним из последних живых офицеров Белой армии. И все было прямо как в классической литературе. Я решил, что у меня есть только небольшая сумма — 100 франков, если я выиграю, хорошо, проиграю, не очень великая потеря, но тратить больше, а тем более занимать или делать какие-либо другие глупости, типа закладывать ценные вещи точно не буду.

Я сначала чуть выиграл, потом все проиграл и спокойно пошел к выходу, но мой коллега офицер белогвардеец, проиграв имеющуюся сумму, стал занимать у всех знакомых, которые были с нами, потом проиграл все это, потом хотел заложить то ли золотые часы, то ли портсигар, но у него их никто не брал, он был в бешенстве, и его выводили из казино «под белы руки».

Глава 7. Двухсотлетие Революции

В общем в октябре 1988 г. я возвращался из Франции с огромным багажом воспоминаний, связей, знакомств, да просто с кучей подарков, ведь тогда некоторые мелочи, ничего не стоящие в Париже, ценились у нас на вес золота.

Возвращался я на поезде. Но такого поезда Париж-Ленинград не существовало. Пришлось ехать с пересадкой. Сначала Париж-Москва, а потом уже обычным поездом в Ленинград.

Мои московские друзья были предупреждены о моем будущем приезде и готовились к нему как к празднику. На вокзале меня ждали друзья, уже тогда неплохо известные в кругу любителей военной истории, а позже они стали очень знаменитыми в этом деле.

Первым из них назову Петра Федоровича Космолинского, замечательного знатока русской армии и прекрасного художника, следующим был Александр Валькович, сотрудник военно-исторического архива, тогда только начинающий заниматься нашим делом, но в будущем ставший знаменитым в области реконструкции. Был здесь и представитель моего «Киевского военного округа» «Империи» (ведь мы жили в единой стране СССР), звали его Алексей Приходько (боевое имя Андрэ Массена) и наконец известный врач, но

прежде для нас прекрасный скульптор военно-исторических фигурок, родоначальник создания артиллерии в рядах войск реконструкции Александр Сомов (боевое имя Антуан Друо). Я не случайно так тщательно перечислил всех этих людей, ведь им будет суждено сыграть большую роль в моей жизни.

Вся эта компания встретила меня объятиями и радостными восклицаниями, а так как мой поезд на Ленинград уходил, если я не ошибаюсь, то ли поздно вечером в этот день, то ли на следующий день, мы решили немедленно отметить встречу.

На двух такси, полных друзьями и набитых багажом, мы поехали, если я не ошибаюсь, к Петру Космолинскому. Уселись за стол, полный закусками и винами, и тотчас началась оживленная беседа, то есть скорее мой монолог. Я рассказывал часа три-четыре о всех чудесах, которые я видел во Франции, конечно прежде всего военно-исторических. Весь этот монолог прерывался порой лишь восторженными восклицаниями и тостами, а я все говорил, говорил, а мои друзья жадно, с широко раскрытыми глазами слушали и уже, видимо, представляли себе картинки наших будущих походов.

Когда я рассказал об увиденных в антикварных лавках военных чудесах, Петр Космолинский задумчиво сказал: «А я всю жизнь мечтал иметь в коллекции орден Почетного Легиона».

У меня был с собой такой, купленный за достаточно скромные деньги, орден. Видимо предчувствуя, что я позже получу этот Орден по-настоящему из рук французского посла и за подписью Президента, я без всякого сожаления открыл один из чемоданов и, сказав Петру: «Мечты должны сбываться» — протянул ему Орден произнес: «Вот, дарю тебе»»

Помню, что Петр был не просто в шоке. Он бросился мне в объятья и чуть не задушил от восторга и благодарности.

Все это конечно было прекрасно: подарки, рассказы об интересных встречах, замках, музеях, коллекциях… Но постепенно главной темой разговора стало приглашение на праздник 200-летия французской революции. Официальное приглашение было при мне.